— Его диверсанты забрали, спорим? — сказал Башнабаш в своей обычной манере.

Климов слушал их и скалил зубы в мучительной гримасе, словно у него разболелось что-то внутри. Впрочем, да — болело. Его мучило острое чувство нереальности происходящего. Только вчера он командовал взводом, строил планы на выходную трехдневку, собирался зайти в Академию, где организуются курсы для офицеров спецподразделений, собирался встретиться с Катей. А теперь в его распоряжении всего три боеспособных солдата, и даже если им удастся в конце концов подняться наверх, что он скажет Шапошникову и остальным? Все ли сделано правильно, по Уставу?.. Взрыв, гибель половины личного состава, потеря связи, полная изоляция, а тут еще какие-то диверсанты объявились — «плоскомордые»… Японцы? Китайцы? Башмакин орал, что это и не люди вовсе, что у них глаза кошачьи, а тело шерстью обросло. Если бы Худаков не стоял рядом и не подтвердил все это, Климов ни минуты не сомневался бы, что этот олух Башмакин просто уснул на посту и диверсанты ему приснились. Тем более что никого им найти так и не удалось… Ну откуда эти «плоскомордые» могли прийти? Не из Бункера ведь, ясное дело! Получается, только с той стороны разлома… А там десять метров по меньшей мере, и узенький карниз по стенке. Обезьяны какие-нибудь и перебрались бы по тому карнизу, наверное, а вот человек — нет. Стельмак это уже доказал…

— Что? — переспросил Климов, моргнув.

Худаков что-то говорил ему, но он ничего не слышал, в ушах стоял странный медный гул. Лейтенант тряхнул головой, поправил фуражку на голове — гул исчез.

— Что тебе, Худаков?

— Я говорю, ситуация у нас хреновая, товарищ старший лейтенант, — повторил Худаков. — Кабеля нет — связи не будет. Уходить нам надо, товарищ старший лейтенант…

— Ты меня не учи, Худаков, что делать! — сверкнул глазами Климов. — Пока смена не придет или пока приказа не будет, объект никто не покинет!

— Так хотя бы гонца послать… — проворчал Кружилин. — Узнать, что там, наверху, случилось такое, почему никто не идет к нам…

— Случилось то, что случилось, — отрезал Климов. — Это не имеет значения. На все случаи жизни наша задача одна — охрана объекта. Больше ничего. Что касается Борисенко, то он за самовольный уход с объекта пойдет под трибунал. Это тоже ясно как дважды два. О чем вам еще думать? Какие догадки нужно строить?

Климов обвел взглядом остатки своего взвода.

— Башмакин, несешь караул. Все остальные прочесывают территорию, ищут следы Борисенко.

Никаких следов они не нашли и через час вернулись на пост. Вскоре Кружилину понадобились торцевые ключи (он все еще пытался оживить генератор), ключи эти вроде были где-то в технической, в одном из нижних ящиков. Кружилин искал их там и нашел под верстаком начищенный до блеска, пахнущий салом Борисенкин сапог. В сапоге была кровь — целый стакан, наверное, набрался бы, — а на кирзовом голенище, которое всегда было глаже и холенее иной солдатской рожи, виднелись рваные дырки и глубокие царапины, словно их грызла собака или рвал когтями орангутанг.

Кружилин позвал Климова и остальных. Перерыли всю палатку. Следы крови обнаружили на шкафу с инструментами и на дальней стене, как раз за верстаком. Худаков предположил, что Борисенко от кого-то прятался в том углу, и там же его, значит, и того… прищучили. Кто? Диверсанты, кто ж еще.

* * *

Когда умер Каськов, все отнеслись к этому с мрачным спокойствием. Он все равно лежал как мертвый, а сейчас его просто убрали с койки в жилой палатке и скатили по доскам в разлом, в желтовато-зеленый горячий туман. Вообще-то делать это Климов не имел никакого права, труп следовало сохранить и передать командиру подразделения вместе с рапортом и объяснениями очевидцев. И тот факт, что останки помощника командира горят сейчас на самом дне открывшейся перед ними преисподней (или все еще летят туда, кто знает), наглядно подтверждал, что сам взводный больше не верит в благополучный исход.

Разумовский встал с постели на пятые сутки. Его едва хватало, чтобы перейти из одного конца жилблока в другой. Он высох, пожелтел, кашлял отрывистым вороньим карканьем, и у него что-то сделалось со слухом. Худаков сказал, что в Бункере должен быть склад медицинских препаратов, там, как он слышал, имеется даже «сталинская сыворотка», о которой в народе ходят легенды. Климов приближаться к Бункеру запретил.

Воздух постепенно сделался густым и тухлым, как под горячей периной. Даже спичку зажечь проблема, кислорода не хватает. Генератор стоял мертвый, масляная лужа под ним покрылась пылью и мелким мусором и стала похожа на коровий блин. Привести его в чувство Кружилин так и не смог, несмотря на активную помощь и поддержку старшего лейтенанта Климова, который размахивал пистолетом над его головой и во всю глотку крыл матом.

Бак с водой, а также запасы хлеба и тушенки взводный держал в своей палатке, под замком, выдавал паек самолично в руки каждому. Сколько запасов осталось, никто, кроме Климова, не знал. Через полторы недели тушенка закончилась (даже в виде легкого белого налета на кусочке хлеба), норма воды сократилась до ста граммов в сутки.

— Раньше бойцам чистым спиртом эти сто граммов выдавались! — невесело пошутил Худаков.

Но, как ни странно, труднее всего оказалось без света. Два фонаря с рабочими батарейками использовались только в исключительных случаях — при заступлении в караул, например. Все остальное время взвод проводил в полной темноте. Отсутствие света равнялось отсутствию мира, все равно что небытие. Обычный серый московский день казался чем-то фантастическим, несбыточным, прогулка по слякотному Арбату рисовалась в воображении, как отпуск на южном побережье Крыма…

Опять-таки в Бункере было всё: и еда, и вода, и батарейки, и новенький генератор (а то и не один!), и оружие, и много чего еще. Стоит только открыть стальную гермодверь, и жизнь сразу наладится, да и не только жизнь — служба! Та самая служба, ради которой они торчат здесь!

— Ну послушай, Климов, ведь мы все здесь загнемся скоро, — опять увещевал лейтенанта Худаков. Говорить было трудно, все равно что выплевывать себя по кусочкам. — Какой в этом смысл? А там есть все, что нужно, и как раз на такой случай, на случай катастрофы.

— Никакой катастрофы нет, — твердил Климов. — Нам не было приказа.

— Так ведь и помирать нам тоже приказа не было. А мы помрем. И «шестой» останется без охраны. Приходи кто хочет, бери, что хочешь. Уж лучше открыть этот Бункер, и все дела…

— Это паникерство, Худаков! Мы на службе, а не на экскурсии! Надо терпеть — так терпи, солдат! А то тебе и спирту еще захочется, и бабу, чтобы службу нести комфортней было!

— Да какие там бабы… Не о том ты, Климов, беспокоишься…

— Я тебя предупреждаю, Худаков, и остальных тоже: кого увижу возле Бункера — сразу пулю в голову, без предупреждения. Вот так вот!

Кружилин в конце концов смастерил масляный светильник из старой пулеметной гильзы. Света он почти не давал, зато давал много копоти и вони, которые висели в неподвижном воздухе сутками, никуда не деваясь. И еще он сжирал кислород. При его тусклом мерцании Кружилин пытался наладить радиоточку, которая, как он уверял, питается по «автономной линии в титановой оплетке» и вообще на объектах такого ранга должна быть конструктивно неубиваема… Если, конечно, есть источник сигнала. То есть радиостанция. Но судя по тому, что радиоточка молчала, сигнала могло и не быть. И Москва, значит, и весь привычный мир превратились в оплавленные атомным пламенем руины.