Администратор спрашивает мое имя, подводит меня к свободному креслу и молча удаляется. Я жду, разглядывая свое отражение. Лампы по обеим сторонам зеркала подчеркивают бледность лица. Приходится ущипнуть себя за щеки, чтобы вызвать хоть какое-то подобие румянца. Надо было поярче подвести губы.

Пока я изучаю свою внешность, в зеркале появляется темноволосая женщина средних лет – я вижу, как она подходит ко мне сзади. Упираюсь пятками и слегка разворачиваю кресло в ее сторону. Она протягивает руку:

– Меня зовут Линнея Гершаль. – Она произносит фразу нараспев, в голосе еще слышны отзвуки шведского акцента. – А вы Китти, правильно?

Киваю, но не нахожу слов. Вблизи видно, что они с Ларсом поразительно похожи. Такие же ярко-синие глаза, ироничная улыбка, круглый нос. Я смотрю ей в лицо, и к горлу подступают слезы. Мне трудно поверить, что у моего выдуманного мужа есть настоящая родственница – и она стоит передо мной.

Линнея видит, что я расстроена, и говорит чуть теплее:

– Дайте угадаю. В первый раз за много лет решили сменить парикмахера. – Она приподнимает брови. – Я права?

Улыбаюсь, несмотря на эмоции:

– Ну, да. Правы.

– Тогда расслабьтесь.

Она разворачивает меня лицом к зеркалу и легонько проводит пальцами по сумасшедшим кудряшкам.

– К прическе можно легко привыкнуть. А потом становится очень сложно что-то поменять в своем облике. Есть повод для волнений.

Линнея склоняет голову набок и задумчиво разглядывает мое отражение.

– Я бы посоветовала вам укротить непослушные волосы и сделать более элегантную прическу.

Я киваю.

– Читаете мои мысли.

Вздыхаю поглубже, пытаясь успокоиться и просто получать удовольствие от происходящего. Даже руки Линнеи напоминают о Ларсе: сильные, надежные – таким рукам можно доверить собственную жизнь, и они никогда не подведут. Линнея еще не вымыла мне голову, а я уже готова признаться ей в любви.

Когда я снова сажусь перед зеркалом, она задумчиво проводит по моим волосам расческой, потом поворачивается к тележке с инструментами в поисках бигуди. Критически осмотрев мою голову, пробует сначала один размер, потом другой и в итоге подбирает совсем маленькие бигуди для кончиков волос и крупные розовые для изящных волн на макушке. Линнея макает пальцы в большую ванночку с зеленым гелем для укладки, размазывает его по волосам, а потом ловко накручивает локоны.

Подождав, пока она полностью погрузится в работу, я наконец решаюсь заговорить:

– Линнея. Красивое имя, необычное.

Она поднимает взгляд и улыбается моему отражению в зеркале:

– Шведское. Мы переехали сюда из маленького городка недалеко от Буроса. Бурос и сам не такой уж большой, в Америке про него даже не слышали. Я тогда была еще совсем крохой.

Крепко стискиваю руки, чтобы унять дрожь.

– Это очень далеко отсюда. А ваша семья… родственники переехали вместе с вами?

Она кивает, накручивая прядку волос на мелкие синие бигуди.

– Родители и брат. – Она прикусывает губу. – Но все они уже умерли.

– Простите. – Меня начинает трясти. – Мне очень жаль. От болезни?

Линнея снова кивает.

– Моим родителям нелегко здесь пришлось. Мы приехали в Айову, там у нас жили дальние родственники. Это было во время Великой депрессии: работы не хватало, можно было найти только место чернорабочего. А у мамы сердце… Сердце не выдержало. – Она отводит взгляд, потом снова смотрит на мои волосы. – То же самое случилось и с отцом.

Мне трудно представить, каково это – потерять родителей. Наверное, это потому, что мои еще молоды – маме нет и шестидесяти. Я не могу вообразить себе жизнь без родителей. Даже эта двухмесячная разлука оказалась куда тяжелее, чем я думала, и мысль о том, что мама с папой сейчас за тысячи миль от дома, начинает меня угнетать. Вспоминаю об открытке, которую я получила от мамы утром.

Прочитав мамино послание, я с трудом поборола желание схватить трубку и позвонить родителям – к черту часовые пояса и плату за международные разговоры. Мне просто хотелось услышать мамин голос. Я даже подошла к телефону и начала набирать номер, но потом вспомнила, что они еще спят, и заставила себя повесить трубку.

Возвращаюсь к нашему разговору с Линнеей. Мне страшно задавать следующий вопрос. Набрав побольше воздуха, спрашиваю:

– А ваш брат? Что с ним случилось?

Линнея качает головой:

– Тоже больное сердце. Трагичная смерть. Он был совсем молод, всего тридцать четыре.

– Какое горе, – шепчу я. – Линнея, господи, какое горе.

Она делает шаг назад и встряхивает головой, будто отгоняя нехорошие мысли.

– Нет, ну вы только послушайте меня! – Она улыбается. – Нарушаю два главных правила парикмахера. Правило первое: не рассказывай клиенту о себе, пока не изучил всю его биографию. И второе: если уж рассказываешь о себе, говори только о хорошем.

Я улыбаюсь в ответ:

– Извините, кажется, мы с вами неудачно начали. Расскажите о хорошем.

Линнея грозит пальцем моему отражению.

– Ну уж нет, Китти Миллер, – решительно заявляет она. – Сначала вы.

И я рассказываю. О своих родителях и их большом путешествии. Линнея говорит, что они, наверное, на седьмом небе от счастья: поехать в такое экзотическое местечко на Гавайях, остановиться у родных, а не в гостинице. Я вспоминаю мамины слова и с улыбкой киваю.

Линнея рассказывает, что всегда мечтала о путешествиях, но у нее двое детей, и сначала надо было купить дом, потом оплачивать счета… За все эти годы они с мужем только изредка отправлялись в небольшие поездки на автомобиле. Детям, Джо и Глории, сейчас двадцать и шестнадцать.

– Джо учится в университете в Боулдере. Там славно, хороший кампус. Надеюсь, у него хоть что-то останется в голове. А уж Глория… Школа, друзья, клубы, мальчики – у нее даже свободной минутки нет. Бегает кругами, как белка в клетке.

Озадаченно смотрю на ее отражение.

– Я неправильно выразилась? – Она снова пожимает плечами. – Знаете, я живу в этой стране и говорю по-английски уже почти тридцать лет, но до сих пор путаю поговорки.