Всё как-то призрачно, словно лазерная картинка и персонаж мечется среди пустоты и обилия. Его доводят до отчаяния трудности выбора и слышен писк: не выберу, не знаю, не могу… зато уже в следующие разы будет всё продумано. И одно ясно: её от этого теперь ни за что не оторвать. Во всяком случае для этого нужны силы титанические.

Паническим ужасом стали для Маши мои слова в последнее утро, фотографируясь на мосту за Нотр-Дам, что поездка мало дала для дела и похожа на туристское мероприятие. Я сказал как всегда вообще, а для неё, наверное, очень конкретно выглядело. Мол, Париж не место для стажёрок, где нужно много работать. Но она думала иначе, что это и есть её место и она прожить не сможет без него.

Ах, как всё изменилось. Наверху своя жизнь, внизу своя, со множеством правил и законов. Все с виду вежливы, исполнительны, скромны. Иногда небожители спускаются по верёвочной лестнице и для них затевается шоу. Были случаи, когда честолюбие пускалось в ход. Давался старт, и все начинали карабкаться, каждый своим способом. Общество рассыпалось, карабкались и по головам и в ход шла оголтелая политика «дал-взял».

В поездке одно стало очевидным: джин выпущен на свободу. Покинув тесный объём, он растекался вокруг вязкой средой. Ему нужны были ходы, чтобы проникнуть в окружающий мир. Не имея ключей и не зная языков, он не тратил время на тонкости общения. Всё образуется, желание меняет окружающий мир, только оно должно быть демоническим.

Совсем недавно по дороге с работы шеф долго жаловался на несправедливость, что он устал искать клады для беспечных людей, что в этой жизни не ценят первооткрывателей и нужен ледокол, за которым двигаться спокойней. Мы не могли тогда толком объясниться, мы говорили с ним на разных языках.

Последним нашим неформальным общением стал эпизод с привезённой французской водкой. На бутылке красовалось, как водится «Eau-de-vie» – «Вода жизни». Название шефу очень понравилось, и он его неустанно повторял, хотя вслед пошли и отечественные бутылки, а вся липнущая публика вторила ему, но ещё вела себя достаточно скромно.

Теперь всё совершалось откровенно. По утрам в служебную машину загружалась служебная команда, отправляясь куда? Строить шефов загородный дом. Наступила пора безбрежного хапанья. Хапнуть больше и распорядиться, чтобы как в сказке сварить суп из топора. Новоиспечённые купцы совершали тогда невиданные обороты. Стоимость земли возросла и со временем стала недосягаемой. Прозевавшие пытались прорваться вырваться вперёд.

Может, это – обычное в истории. Судьба солидных состояний зиждется на том, что кто-то кем-то когда-то пренебрёг, переступил, пошёл по головам, хотя до этого считалось честным подниматься дружно и ровно. (Один народ, одна судьба. Как тесто в опаре.) Теперь всё можно. (Мы идём капиталистическим путём.) Но рост замедлится и исчезнет порыв, а преступники – люди отчаянной отваги и победителей не судят, некому судить и о начале забывают. Дело-то сделано, а если не понял, сам дурак и кусай теперь собственные локти.

Помню, поразили меня тогда события. Я – человек команды, и мои усилия всегда на общую пользу, а в тот раз меня выделили, обстригли словно паршивую овцу и противопоставили. Ужасно видеть и чувствовать и не понимать – почему? Доступно стало потом: две крысы снюхались, старая и молодая, нашли в себе общее, объединяющее, нашли без слов. Бескомпромиссность есть в их, крысьих договорённостях, и горе тем, на кого они направлены.

Сыграла роль и моя слабость, убеждение, что я не вправе пользоваться привилегиями. Воспитан не так. А если пользовался, то чувствовал в этом свою вину и готов был пострадать по-христиански и поделиться, другим пользователям уступить. Но уступил, то как бы упал с корабля, кричи потом в кильватерном следе, захлёбываясь на потеху акулам. А корабли случайно не останавливаются, вперёд смотрящие смотрят вперёд. И кем ты на судне? Пассажиром? Вот и веди себя по пассажирским правилам. Море тебе показалось по колено? Наблюдай теперь в смертельном ужасе как уходит корабль.

Мы с Юрой потом разбирали ситуацию. Крысы снюхались. Берегись. Они поведут тотальную войну на уничтожение.

– Порождение средневековья.

– Нет, много раньше. Вспомни Семирамиду. Безвестная царская наложница упросила блаженствующего царя-любовника подарить ей три дня правления, как блюдо, таящее невиданную остроту. А получив власть, распорядилась казнить царя, и долго правила страной, и все о прошлом стали забывать, и ей приписывались даже чужие деяния. Одно из них – прекрасное чудо света – сады Навуходоносора.

Предчувствия бесполезны. События независимы от них. Осталось в памяти проходное мероприятие: пресс-конференция в гостинице «Космос». Все собрались и ждут шефа и Таисию. Они появились. Церемонно целуются в обе щеки, и это выглядит обезьянничаем, так целуются иностранцы. Хотя на свете всё относительно, и когда-то в прошлом веке именно иностранцев в России удивляло «неприятное обыкновение целоваться в обе щеки».

Тут же крутится Сонька, уже штатный сотрудник еженедельника «Полный вперёд». Начинала она с простого: облила грязью первую космонавтку, описав её незадачливый полёт. Как избрали её – «нужно ткачиху послать», как рвало её и клонило в сон в полёте, и так далее, и тому подобное на потеху вкусам обывателя, в стиле журнала «Полный вперёд». Вот такой она выбрала путь. Сонька в ином для нас, параллельном мире, куда ведут иные лестницы, другие ковры-дорожки. Такие лестницы вовсе не для толпы. Толпу остановят у входа. Толпа поворчит, пошумит внизу. Толпа для фона. А те, что выбились, ищут точечных соприкосновений с сильными мира сего. И всё оказывается к месту: и скромность, и привлекательность лица и фигуры, старательность и работоспособность. Всё.

– Ну, как дела, Соня?

Она делится. Она закончила жить начерно и начинает новую жизнь. В этой жизни основным правилом станет золотая политика «дал-взял», мудрая, простая как жизнь. Впрочем, с ней нужно поосторожней теперь, ведь практическим итогом дня может стать её скандальный репортаж.

Шеф и Таисия сидят в президиуме. Причем Таисия играет роль пресс-секретаря. Мне они кажутся артистами захудалого периферийного театра, которые угодили случайно в международный телесериал, или художниками заводской изостудии, получившими заказ всемирно известной галереи. Теперь у них никак не отнять возможности покрасоваться, дающей такие острые ощущения. Ответы шефа напоминают приёмы бездарного клоуна.

– Сколько у нас работает человек? На фирме работает 30132 человека. Нет, извините, 30131. Один рабочий на днях уволился.

– Разрешите, – спрашивает Сонька. – Правда ли, что в руководстве фирмы лишь родственники руководителей страны?

О чём спрашивает она? Она знает ответ на свой вопрос. Такой человек один – президент нашей корпорации.

– Неправда, – отвечает шеф.

Может, они сговорились или грядут какие-то изменения?

– А правда ли… – начинает Сонька.

– Неправда, – отвечает шеф мягко, и по спокойному виду Таисии видно, что вся острота обсуждения отрепетирована. Но смелость Соньки сбивает с толку и мешает другим задать действительно острые вопросы.