— А при чем тут мой муж? — удивилась Лужина. — Валентина здесь не было, он вернулся уже после того, как все произошло. Он позвонил из машины, спросил, куда подъехать…

— Я знаю. Он находился в момент звонка в двенадцати километрах от Ветрогорска. Только он не двигался, а стоял. То есть его машина стояла в поселке Скотное.

— Может быть, что-то случилось, может, выходил в магазин или еще что. А может, просто остановился, чтобы поговорить по телефону — за рулем разговаривать ведь запрещено. А вы его подозреваете?

— Нет, конечно. Просто проверяем все автомобили, в которых есть видеорегистратор. Выстрел в Панютина был произведен с обочины дороги, вдоль которой были припаркованы машины. Когда оперативно-следственная бригада прибыла на место, то какая-то часть машин уже отъехала. По сделанным снимкам удалось определить номера лишь нескольких стоящих рядом. А если выстроить цепочку, кто за кем стоял, то можно будет обнаружить и ту, из которой был произведен выстрел. Но мимо проезжали и другие автомобили, в памяти регистраторов наверняка остались записи. Просто хочется побыстрее найти эти свидетельства.

— Записи со спутника подойдут? — спросил Максим. — Есть специальная программа.

— Вряд ли подойдут. Суд не примет это за доказательство. Необходимы свидетели.

— А если свидетелей не будет, значит, и дело останется нераскрытым? — удивилась Марина.

— Почему? Существуют и другие способы доказательств, — ответил Кудеяров.

Но его ответ не выглядел убедительным.

Разговаривали долго. Потом следователь сказал, что теперь он хочет побеседовать с Максимом с глазу на глаз. Лужина даже обрадовалась, потому что почувствовала усталость.

Мужчины проводили ее до дома.

Кудеяров при прощании с ней посоветовал запереть дом, хотя он наверняка уверен, что ничего Марине не угрожает.

— Если что, кричи, — сказал компьютерный гений и добавил: — Я пошутил.

Они еще стояли на крыльце дома Лужиных…

— А ваша жена? — обратился к Максиму следователь.

— Наташа? — переспросил сосед, как будто речь могла идти о какой-то другой его жене. — Так она в городе. Я сам попросил ее там посидеть, раз здесь такое происходит.

— Она работает?

— Она в моей фирме числится. Я генеральный директор, она мой заместитель по персоналу.

— Много народу трудится в вашей фирме?

— Не очень. Я, Наташа, еще семеро, включая системного администратора. И одна уборщица. Раньше у меня был водитель, но теперь я почти все время дома. А Наташа следит, чтобы коллектив без меня не распустился. Через день навещает их, проверяет графики выполнения договоров, хотя я и сам это знаю. Просто она следит, чтобы люди делом занимались.

— Надолго она вас покидает?

— Почти на целый день. Она же там еще по магазинам разным ходит — я вообще не люблю по всем этим магазинчикам шоркаться, так что она и меня одевает, и себя, продукты опять же она покупает.

— Какая она у вас домовитая, — оценил Кудеяров и посмотрел на Марину: — Запритесь просто ради спокойствия.

Она позвонила мужу и рассказала о визите московского следователя. Подробно изложила всю беседу и сказала, что, судя по его вопросам, это очень опытный человек.

— Другого бы не прислали, — согласился Валентин.

И добавил, что сегодня приедет пораньше, потому что устал за последнее время и вообще скучает без нее.

Услышать такое было приятно. Она и сама скучала. Но, может быть, не скучала настолько, чтобы маяться без мужа, но теперь особенно хотелось, чтобы он поскорее оказался рядом — просто для внутреннего спокойствия.

Одной в большом доме было не особенно уютно, потому что в голову лезли всякие мысли, все время вспоминался банкир Панютин — то, как он разговаривал, как смотрел на собеседника, каким уверенным казался. А теперь, как выяснилось, он оказался таким же, как и большинство мужчин: любил вечеринки с девочками, вызывал себе в дом проституток. И ведь не только для себя вызывал, но и приглашал для оргий Карсавина. А ведь писателя называли самой яркой личностью в современной российской литературе — едва ли не совестью нации. А он, оказывается, любит плескаться в чужом бассейне с девочками по вызову.

Марина смотрела в окно и размышляла. За окном ничего не происходило. Похоже было, что московский следователь Кудеяров до сих пор не выходил из дома компьютерного гения. У них свои дела, а ей и заняться нечем. Дома не то что скучно — просто невыносимо. А идти — некуда. С Максимом уже виделись, к писателю не особенно и хочется — раз он такой бабник оказался.

Можно, конечно, встретиться с Любой и Виолеттой, которые повсюду ходят парой, но где они сейчас, неизвестно. И где проживают обе, Марина тоже не знала. Конечно, можно предположить, что обе сейчас в пивной палатке возле пруда. Там или нет, но просто пройтись по улице, чтобы сменить обстановку, не помешает.

За своим забором писатель громко разговаривал с кем-то по телефону.

— Да мне плевать на твой постмодернизм. Навыдумывали всякие слова, чтобы оправдывать бездарность. С точки зрения постмодернизма между гениальным автором и ленивым графоманом нет никакой разницы. У твоих ненаглядных постмодернистов нет стиля, нет сюжета, нет смысла в самом произведении, нет смысла никакого ни в существовании героев повествования, ни в самом повествовании вообще. Нет никакого действия! Каждый раз складывается такое ощущение, что, работая над книгой, очередное новое утро бездарный писатель просыпается в беспамятстве и начинает писать следующую книгу, никак не связанную с предыдущей, а потом лепит из бессмысленных кусков какой-нибудь роман — беспощадный в своей тупости. А потом уж влюбленные в свой ум критики эту книгу называют несусветным вкладом в мировую литературу… Кто?.. Джойс? А ты хоть один его роман дочитал до конца? Ну и что… Это то же самое, что утверждать, что «Черный квадрат» — величайшее произведение мировой живописи. А где там жизнь? Где световоздушная среда? Где сочетание красок, игра тени и света?.. Где сюжет? Где остановленное прекрасное мгновение вечности? Что? Набоков — постмодернист? Окстись, батенька! Ведь ты литературовед! Признаю, что Набоков — талантливый человек, великолепный стилист, что отсутствует у постмодернистов напрочь. Он понимает, что единственная возможность не быть сожранным своими желаниями и низменными инстинктами — это описывать их. Набоков препарирует своих героев, как патологоанатом. «Лолиту» читать без отвращения невозможно, как будто находишься голым в анатомическом театре. Набокова никто бы не знал, не окажись его рукопись в «Олимпии-пресс», издававшей полупорнографические романы. Нормальный человек не понес бы туда ничего вообще. А задавленному комплексами надо было выплеснуться… Я за городом сейчас живу, тут по соседству поэт один обитал. Так этот поэт принес мне как-то свою повесть. Я открываю и читаю первую строку: «Осень в этом году выдалась подлая: пришла раньше срока со всеми своими гадостями, а потом застряла, как казалось, навечно. Снега ждали, словно манну небесную, и только к декабрю просыпалась на поля, размякшие от лени, какая-то крупа. Да и та вскоре растаяла». Все! Можно заканчивать, потому что это начало гениально. И на таком уровне всю повесть сделать не удастся никогда даже величайшему гению всех времен. Но я дочитал, а потом хотел пойти и застрелиться в своем подвале, потому что понял, что так не могу писать, как этот тихий деревенский философ… Что? Да пошел ты!