Ханна села в постели – сердце колотится, рот будто ватой набили.

Не было трескучего пламени. Не было желто-оранжевой огненной свистопляски.

Не было удушающего дыма.

Все это был сон, ужасный сон.

Невероятно реальный.

Но все-таки сон.

– Бр-р! Приснится же такое, – пробормотала Ханна.

Откинувшись на подушку, она ждала, когда бешеное биение сердца немного утихнет. Потом подняла глаза к потолку и долго любовалась его холодной, чистой белизною.

Перед глазами так и стоял черный, обугленный потолок, скручивающиеся обои, пламя, пляшущее перед зеркалом.

– Ну хоть сны у меня не скучные! – сказала себе Ханна. Откинув ногами легкое одеяло, взглянула на настольные часы. Всего четверть девятого.

«Как это – четверть девятого? – удивилась она. – А кажется, будто я спала целую вечность. Кстати, какой сегодня день?»

Нелегко было отслеживать летние дни. Один плавно перетекал в другой – и так до бесконечности.

Нынешнее лето Ханна проводила в гордом одиночестве. Большинство ее друзей разъехалось на каникулы с семьями да по лагерям. Для двенадцатилетней девчонки в городке Гринвуд-Фоллс остро не хватало развлечений. Ханна много читала, еще больше – смотрела телевизор, а в перерывах гоняла на велосипеде по городу, тщетно ища хоть какую-нибудь компанию.

Тоска зеленая.

Но сегодня Ханна вылезла из постели, сияя улыбкой.

Она была жива!

Ее дом не сгорел дотла. Она не погибла в стене всепожирающего пламени.

Ханна надела зеленые шорты и оранжевый топик без рукавов. Родители вечно над ней подтрунивали – она, мол, наверняка дальтоник. «Оставьте меня в покое! Ну, нравятся мне яркие цвета, что тут такого?» – всегда огрызалась Ханна.

Яркие цвета. Как пламя, окружавшее ее кровать.

– Сон, сон, уходи вон! – пробормотала Ханна. Наспех проведя расческой по коротко стриженным светлым волосам, она выбежала в коридор и поспешила на кухню. До ее носа долетел аромат шкворчащей на плите яичницы с беконом.

– С добрым утречком, народ! – жизнерадостно прощебетала Ханна.

Сегодня она была счастлива видеть даже Билла и Герба – своих шестилетних братьев-надоед. Самых шумных, самых несносных сорванцов во всей округе.

Они играли, перекидываясь через стол резиновым синим мячиком.

– Я сколько раз просила не играть с мячом в доме? – не вытерпела миссис Фэйрчайлд, обернувшись от плиты.

– Миллион, – сказал Билл.

Герб прыснул. Он считал Билла жутко остроумным. Оба воображали себя заправскими шутниками.

Ханна подошла к матери и обняла ее за пояс – крепко-крепко.

– Ханна, перестань! – воскликнула мама. – Я чуть сковородку не опрокинула!

– Ханна, перестань! Ханна, перестань! – передразнили близнецы.

Мяч перепрыгнул через тарелку Герба, отскочил от стены и угодил на плиту, едва не очутившись в шипящей сковороде.

– Отличный бросок, ас, – поддела Ханна.

Близнецы звонко расхохотались.

Нахмурившись, миссис Фэйрчайлд повернулась к ним.

– Если мяч попадет на сковородку, – сказала она, погрозив им вилкой, – будете его есть вместе с яичницей!

На это оба мальчугана только громче захохотали.

– У них сегодня игривое настроение, – улыбнулась Ханна. От улыбки у нее на щеке проступала ямочка.

– А у них бывает серьезное? – недовольно отозвалась мама, выкинув мяч в коридор.

– Зато у меня сегодня настрой хоть куда! – объявила Ханна, любуясь из окна ясным голубым небом.

Мама взглянула на нее с удивлением:

– Что так?