Марго разговаривала с работниками — Машей и Борей, супружеской бездетной парой из деревни. Она отдала деньги, велела натопить баню, управиться по хозяйству. Выяснилось, что Владик и Валентин вчера вечером приехали на дачу, а с утра пораньше ушли на Красные камни. Орест вышел из‑за кустов шиповника, обвязанный полотенцем. Он поздоровался, сказал, что умирает от жажды. Маша услужливо объяснила, что за оградой есть родник с ледяной водой. Орест взял стакан со столика и пошёл вдоль берега. «Хорошо здесь, тихо, никто не шастает, хоть нагишом ходи. Никто не осудит, ни на кого не надо оглядываться», — подумала Марго, провожая взглядом Ореста. Она завидовала его наивному, безобидному бесстыдству. Если бы не его легкомыслие, если бы не ветер в голове, если бы да кабы… А ведь хороший любовник, но не муж! Но как спутник жизни… Нет, на такую роль он явно не претендовал.

Она вздохнула. В синем небе белело облако — словно парус. Она присела и, опершись руками за спиной, запрокинула голову, ощущая, как на всех парусах движется не облако, а остров. Над морем порхал зигзагами огромный махаон — парусник Маака. «Мечется, как моя душа!»

Всю жизнь Марго боялась оказаться неуместной, в то время как Орест был всегда не при месте, то есть не привязанный. Кажется, остров на три дня освободил её от страхов. Он был более пригоден для их любви, чем город, грозивший ей мнимыми разоблачениями. Она не знала, что если хочешь быть влюблённой, то приготовься быть смешной девчонкой. Её страх потерять место, потерять лицо сдерживал её страсть. Они любили друг друга немногословной любовью, без признаний, не строили планов на будущее. Каждый день мысленно прощалась с ним, но расставание отсрочивалось на завтра, потом на послезавтра.

Пока Орест где‑то пропадал, Марго старалась забыть о нем, как бы готовя себя к будущему одиночеству. Если ему становилось скучно, он уходил в свою мансарду или исчезал из города, или проводил время на пляже среди других бездельников. Она пребывала в своём вечном настоящем.

Поездка на остров немного расслабила Марго, дала слабую передышку её страхам. Орест приручил её к себе; она не знала, что делать с ним дальше. Он был как бы с ней и сам по себе — вольный, блудный пёс. Марго жила с ощущением страшной неизбежности, непоправимости, надвигающейся пустоты, которая не освобождала от иллюзий, а была тем самым «местом», к которому привязывалась её душа…

Шорох гальки отвлёк её от мыслей. Это приближался Орест с запотевшим стаканом воды. В нём преломлялось солнце, рассеивая лучи на животе. Марго залюбовалась игрой света на смуглой коже, забывая всё печальное. Орест жестом предлагает выпить. Она протягивает руку, с Ореста спадает полотенце, обнажая его чресла. Марго испуганно оглядывается по сторонам. Из стакана выплёскивается вода на её лицо. Марго ахает:

— Какая ледяная!

Орест рассмеялся. Она схватила полотенце, быстро прикрыла его срам, и только потом краем вытерла своё лицо. После лёгкого завтрака на воздухе — бутерброда с сыром и колбасой — Орест пошёл обследовать побережье, прихватив с собой кинокамеру.

— Осторожно, не разбей! — предупреждает она.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа!

Солнце переместилось на запад, стоит еще высоко, его свет заливает всю акваторию, где вдалеке беспризорно кочуют несколько парусников. Взгляд Ореста привлекает лодка на берегу, а также скальная гряда, выступающая из воды, словно выбросившееся на берег морское животное, похожее на котика или дельфина. Его ничто не тревожит, сердце — пустая раковина, наполненная иллюзорным морем, шумом ветра, прошлым штормом. Орест достал кинокамеру, заправил плёнку, вставил батарейку. Из‑за скалы вышел человек, он пытается столкнуть в море лодку.

Осенённый мыслью снять на плёнку панораму побережья по кругу из середины бухты, Орест направился к лодке. Владельцем оказался парнишка лет пятнадцати — ловец мидий и трепангов. Он щурил серые глаза, то и дело убирал со лба выгоревшие волосы, веснушчатый нос забавно шелушился. В лодке лежали маска и ласты, острога, зелёная сетка для улова, вроде авоськи, а также вёсла. На берегу валялась куча чёрных длинноватых раковин мидий, напоминающих гигантскую шелуху семян подсолнечника.

Орест объяснил, что он хотел, паренёк согласился. Вдвоем взявшись за лодку, они столкнули её в море. Орест предложил грести. Он обрадовался возможности снять хороший вид, но для этого нужно было отплыть немного дальше от места обычного промысла.

Вода была такой прозрачной, что казалось, если протянуть руку, то можно достать со дна морского ежа. Берег огибал бухту подковой. На краю скрывалась в листве деревьев дача. Орест заметил, как по его следу отправилась Марго. Парень скинул с себя одежду, остался в одних синих трусах. Натянул ласты и маску. Глубоко вздохнув, он нырнул с лодки. Орест наблюдал. Во дворе дома появились какие‑то люди. Их было двое. Они махали руками, как бы выясняя отношения, слышны были голоса.

Орест перезарядил кинокамеру и стал снимать круги на воде, побережье, чайку, крохотную Марго, идущую вдоль сопки, примыкающей к берегу, и вот круги разомкнулись и убежали в перспективу, к линии горизонта, где выступали скалы, похожие на парусники. Паренёк еще находился под водой. Орест стал волноваться. «Минута, видимо, еще не истекла», — подумал он, отгоняя худые мысли. Скинув одежду, он нырнул. Пустая лодка покачивалась на волнах. На неё набежала тень облака…

Марго потеряла Ореста, пошла на его поиски. В левой руке, с колечком на пальце, она держала целое яблоко для него, а в правой — надкушенное, для себя. Оса, увлечённая ароматом яблока, с надкуса заползла между пальцев. Марго вскрикнула и выронила из руки яблоко.

Она наклонилась, чтобы подобрать его с земли, заметила выползшего на берег крохотного крабика, греющегося на солнце. У него была одна клешня, и этой клешнёй он потирал себе панцирь.

— Что, утешаешь себя, да? — насмешливо спросила краба Марго.

Вдали покачивалась лодка, залитая потоком лучей. Перед глазами у неё померкло. Вдруг лодка стала стремительно приближаться, размахивая крыльями. Потом она раздвоилась, и Марго поняла, что это был черный махаон, летевший ей навстречу. Сердце ёкнуло. Её предчувствия не обретали очертания какого‑либо образа. Она объяснила всё это повышенным давлением. «Видимо, перегрелась на солнце», — подумала Марго и решила вернуться за панамой.

В паре шагов от берега раскинулась поросшая клевером поляна в тени деревьев, где можно было играть в футбол, натянуть две — три палатки, собирать друзей на барбекю. Здесь стоял длинный стол, сколоченный из досок, покрашенных синей краской, со скамьями по обе его стороны; над ним свисали гроздья давно отцветшей старой липы, её толстый, в два обхвата ствол наклонялся на крутой сопке.

Нога Марго в сиреневой тупоносой туфельке без каблука ступила на поляну, а подол льняного платья, усыпанного голубенькими васильками, зацепился за куст шиповника. Пока Марго отцепляла платье, мимо неё прошли, шурша камнями, ловцы трепангов. Она сопроводила их подозрительным взглядом. Ей не нравилось, что через их побережье ходят всякие личности. Их дом стоял почти впритык к сопке, а чуть дальше высились скалы почти без береговой кромки: там не отдыхали, однако для промысла место было благодатное.