— Мари-на! Мари-на! — донеслось с улицы.

— Мы в футбол играли, — признался я.

— «Мы в футбол играли»! — закричал папа. — Они играли в футбол! И это вместо того, чтобы честно сказать: «Я виноват, я плохо поступил, я никогда больше так не сделаю!»

Я проглотил слюну и откашлялся:

— Я виноват, я плохо поступил, я никогда больше так не сделаю…

— Сколько раз, — закричал папа, — можно обещать одно и то же?! — и повернулся к маме: — А все потому, что он не чувствует никакой ответственности! Ответственности! — повторил папа и пристукнул карандашом.

«Как это не чувствую? Все время чувствую! И в школе, и дома, и в сквере сегодня… С утра до вечера покоя нет».

— Ну хватит, — сказала мама, — уже совсем поздно, пусть уроки делает…

…Высоко под потолком розовеет зонтик абажура, за окном, как в черном зеркале, висит такой же. И зеленое сукно стола в чернильных пятнах… учебники, тетради… А уроков задали столько — делать не хочется!

Да какой же это штрафной, если мяч в лоб попал? «Штрафной, штрафной!» Кричат как сумасшедшие…

Все! Хватит! Надо учить!

«Чик — щик, чик — щик… Оньк — еньк, оньк — еньк…»

Эти суффиксы — как муравьи. Господи, сколько их развелось в учебнике! И я учу, учу, учу… Потом принимаюсь за математику — скобки открыть, скобки закрыть… Потом за географию: «Равнина называется плоской, если… если…»

Ах, как хочется прижаться щекой к мягкой, прохладной подушке и накрыться с головой теплым одеялом! Темно, тепло, уютно… А ночью проснешься, повернешься на другой бок и спишь себе дальше. И ничего тебе больше не надо, ничего…

Равнина, широкая равнина. Она вся, от края и до края, покрыта высокой мягкой травой, и я падаю в эту траву и засыпаю. Засыпаю… А уроки я доучу завтра утром, перед школой, на свежую голову.

Спокойной ночи…

Когда я утром прибежал в школу, кругом уже стояла тишина. Опоздал!

Быстро-быстро вешаю куртку на крючок вешалки. Она вся, в два ряда, забита шапками, шарфами. А вот и куртка Павлика… Все, все уже пришли! Подхватив портфель, я взбегаю по лестнице, а где-то там за спиной уже слышатся чьи-то шаги и скрипят двери… Директор! И я перескакиваю через ступеньки, цепляюсь за перила — выше, выше… Наконец коридор, классы. Из-за плотно прикрытых дверей сдержанный гул голосов, и каждая дверь шумит по-своему.

Из пятого «Б» — голос Ксении Петровны, из пятого «В» — Елены Сергеевны, а в пятом «Г» смеется Сергей Антонович! Веселый человек Сергей Антонович! И у всех у них голоса добрые, хорошие… А в нашем пятом «А» — Егор Степанович. Ну и голос! Как будто он уже видит меня. И мне так не хочется открывать нашу дверь, так не хочется.

Я на секунду останавливаюсь перед дверью и вхожу в класс:

— Можно войти?

У карты — Рябов. Одного уже вызвали …

Урок, конечно, прервался, и все ребята, очень довольные, уставились на меня. Особенно доволен Рябов.

— A-а, Гарин! — Егор Степанович поворачивается ко мне и усмехается. — А мы-то думали, ты уже не придешь сегодня. Ну садись…

Павлик радостно суетится, поднимает крышку парты.

— Давно урок начался?

— Только что.

Усевшись на свое место, я тут же достаю из портфеля географию. Вот досада! На обложке учебника — грязное пятно.

— Павлик, — шепчу я, — стиралка есть?

Какое там?.. Павлик даже головы не поднял. Прилип к учебнику и замер. Прощается с жизнью…

И в это время Люся Королева оборачивается и протягивает мне стиралку. А я и не просил ее, сама… Улыбаясь, я стираю с учебника грязное пятно.

— Люсь, у тебя карандаш есть?

И Люся дает карандаш. Она ничего не говорит, а только улыбается. Чего бы еще попросить?..

В косичках у Люси большой голубой бант. Выставив карандаш, я тихонько вожу им по шелковистой ленте — Люся не оборачивается, молчит. Павлик хитро посматривает то на меня, то на Люсю. Даже про учебник забыл…

И вдруг как гром среди ясного неба:

— К доске пойдет Гарин! С дневником…

Все! Мне конец! Я пропал! И пока мои руки копошатся в портфеле в поисках дневника, я читаю, читаю, читаю — без передышки. И никак не могу начитаться. Вот бы дома так!..

— Быстрей, быстрей, Гарин! — торопит Егор Степанович.

И вот медленно, очень медленно я поднимаюсь — выше, выше, выше… Словно я на своих плечах поднимаю весь земной шар: моря, леса, горы…

— Класс ждет! — кричит Егор Степанович. — Класс ждет!

А я все расту и расту…

— Гарин!

Все! Пошел!

— Вернись! — кричит Егор Степанович. — Вернись сейчас же!

Класс хохочет!

— Положи учебник!

Оказывается, я прихватил учебник с собой.

Ну почему, почему я вчера не выучил географию? Или утром? Как легко, как быстро я выучил бы утром!

Молча смотрю я на карту… Красные горы, желтые пустыни, зеленые равнины, леса, джунгли.

А вокруг моря и океаны — голубые-голубые, как небо. Еще бы! Ведь на карте всегда ясный день…

— В нашей огромной стране… — медленно начинаю я, — территория которой простирается с запада на восток… с севера на юг…

Забыл, забыл, все забыл!

— А какие, Гарин, бывают равнины? — перебивает Егор Степанович.

— В нашей огромной стране очень много равнин…

— Несомненно, — говорит Егор Степанович и задумчиво потирает руки.

— А какие же равнины называются плоскими?

— Плоскими… плоскими…

Павлик отчаянно шелестит страницами.

— Плоских равнин очень много в Западной Сибири, — сказал я и обвел указкой Западную Сибирь.

Егор Степанович усмехнулся, встал, прошелся по классу.

— Ну что ж, рассказывай то, что знаешь.

Когда я закончил, он пером отыскал в журнале мою фамилию, и весь класс затаил дыхание…

— Тройка.

— Слава тебе господи! — громко вздохнул Павлик, и все ребята засмеялись.

А Егор Степанович взял указку и стал объяснять новый урок: полезные ископаемые… Нефть, уголь, медь, никель… В нашей огромной стране ужасно много полезных ископаемых. Ну просто уйма! Золото, алмазы, торф…

Наконец прозвенел звонок, Егор Степанович записал на доске домашнее задание, свернул карту и ушел в учительскую.

— Выходите из класса! — кричал дежурный. — Выходите!

И вдруг Петька Харлашкин схватил стул и поставил его посреди класса: