После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.

Уже через несколько минут, после нехитрой борьбы, я сидела верхом на поверженном ассистенте, прижимая его палкой к полу. Так как Кит имел неосторожность упасть лицом вперед, то делать это было несложно, придавив его шею и сев на спину.

— Ты знаешь, я уже начинаю жалеть, что с тобой связался! — Ассистент что-то промычал, попытался взбрыкнуть, отчего я едва не свалилась с него. — Угомонись, дубина, — с силой навалилась я сверху, — не буду я тебя потрошить! Делать больше мне нечего, что ли?!

— Знафиф ефе какфую гафофь фелафь фафтафите, — проговорил он в пушистый ковер под его лицом.

— Я тебе последний раз говорю: если не угомонишься, то вернешься в казематы, так что лучше подумай хорошо. Либо работаешь со мной, либо идешь обратно вниз. Не создавай мне проблем, и без твоих выступлений у меня их достаточно. Делай что хочешь, а я иду спать, мне еще всю ночь на ногах предстоит провести, — тяжело перевела дыхание я. — Уговаривать тебя я не собираюсь. С тобой или без тебя — я буду двигаться вперед, — надеясь, что он не сильно тупой, сказала я, особо выделив последние слова. — Усек?

На этот раз он лишь кивнул, а я, уже больше не пытаясь воздействовать на него, резко встала и направилась в свою комнату, с силой хлопнув дверью.

Про сон я немного слукавила. Дел было столько, что до вечера бы успеть. Я нашла то, зачем, собственно, отправлялась сегодня на рынок: мне нужно было не только разобрать все принесенные травы и настойки, но и правильно их приготовить.

Потому, не откладывая дела на потом, я принялась за то, что было первостепенной важности. Семена сцерлы, листья лоры душистой, опять же настойка окопника. Семена измельчить в пудру, туда же листья, развести настойкой и добавить в пузатую склянку с ланолином. Как следует перемешать, добавить крупицу собственной силы — и мазь на сегодня готова. Теперь то, что свяжет и выведет из организма яд. Опять семена сцерлы, редкого растения, произрастающего в горах Ис’Шера, очень полезного, обладающего невероятными свойствами, а ныне применяемого лишь в качестве лучшего средства от расстройства желудка. Растение редкое, трудно добываемое, оттого дорогое, и пользоваться им, когда для тех же целей можно использовать нечто более доступное, невыгодно. Но, если имперцы и забыли многое, ис’шерцы еще кое-что помнят. Хотя возят его в основном для покупателей оборотничьего рода-племени. В сочетании с рядом трав женщина-оборотень может использовать его в качестве духов, которые непременно придутся по душе ее партнеру. Эффект, так сказать, гарантирован. Мне же нужно было соединить их с совершенно иными ингредиентами, чтобы получилось то, что нужно для быстрого выведения ядовитых веществ из организма. Дело было хлопотным и требовало особой точности в соотношении компонентов. Не раз вспомнила с благодарностью я учебник по прикладной фармацевтике в условиях военного времени.

В Великой Империи я чувствовала себя примерно как в окопе с топором для лечения и раскаленной кочергой для дезинфекции. Как можно было до такого докатиться, я не понимала! Всё! Все, что оставили после себя мои братья и сестры, было забыто и выкинуто за ненадобностью. Да, аланиты болели редко и чаще всего не пользовались методами длительного исцеления, а просто приглашали мага, отстегивали определенную сумму за накопитель энергии, потом разом впихивали в себя всю эту дозу — и болезнь просто перегорала. Оборотни никогда не воспринимали лекарства. Все, что могло исцелить их хвори, давала земля и содержалось в обычных растениях, которые всего лишь нужно было знать. Или на крайний случай обратиться к оборотню-интуиту, который подберет необходимые травы, отталкиваясь лишь от своего звериного чутья. Разумеется, это не касалось ран, переломов и всего, что могло быть связано с оперативным вмешательством. К слову сказать, чуял такой оборотень только то, что нужно для своих собратьев. На людей такой дар не распространялся.

Но люди-то?! Как могли растерять все, что было им жизненно необходимо, докатившись до какой-то дикости! Да, я слышала, что в столице Алантис сгорел храм Двуликого вместе с нашими архивами, но были же еще записи, учения, академии! Куда все это делось за жалкое столетие? Хотя о чем я говорю, все, на что могли рассчитывать люди в Алании, — это рабство либо служение у богатых господ. Нет, конечно, были еще семьи среднего и даже выше среднего достатка, но такие люди занимались торговлей. Эта ниша была отдана нам. После Десятилетней войны, которая по факту длилась около тридцати лет, империя разрослась, превратившись из среднего королевства в огромное чудовище, пожиравшее богатства поверженных. В империи много и часто говорили о равенстве, свободе и праве. Но как-то так вышло, что некоторые были все же равнее других и права их были гораздо важнее. Долгоживущие расы, такие как аланиты и оборотни, обладали и большими возможностями в силу объективных причин. Сила, магия, долгожительство были на их стороне. Люди-маги рождались редко, но по силе не уступали, а то и превосходили две долгоживущие расы. Таких людей называли лурис, считалось, что они были избранниками богини, почитаемой в мире Айрис, и, конечно же, жизнь дарила им все возможности для безбедного существования — с одним лишь условием: посвятить его империи.

Негодуя и тяжко вздыхая, я готовилась к вечеру. И как бы мне ни хотелось обратного, время пролетело слишком быстро. Вскоре за окном сгустились легкие сумерки, словно вуалью прикрыв кричащую буйными красками великую империю мира Айрис. Я осторожно сложила то, что у меня получилось, в мешок и вышла из комнаты, чтобы застать ассистента мирно сопящим в своей постели. Детский разум прекрасен. Он способен забывать и не думать о том, о чем можно поволноваться и позже. В этот момент я искренне позавидовала его непосредственности, а еще пожалела его, ведь однажды и юный Кит не сумеет уснуть по причинам, от которых прежде был способен отмахнуться.

Стоило мне выйти из комнаты, как в коридоре тут же показались мои давешние сопровождающие. Молчаливые и хмурые, они на приличном расстоянии следовали за мной до покоев Рэйнхарда. Точно так же, не произнеся ни слова, один из них обогнал меня, когда до двери оставалось не больше десяти шагов, тихо постучал в дверь и, не задерживая меня ни секундой дольше, позволил войти.

Внутри царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи, одиноко стоявшей на письменном столе, за которым сейчас и сидел Рэйнхард. Выглядел он донельзя неаристократично сегодня. Укутавшись в одну простынь, свободно развалившись в кресле, он слюнявил указательный и большой пальцы, чтобы перевернуть страницу книги. На мой приход пациент никак не отреагировал. Лишь мазнул равнодушным холодным взглядом и тут же вернулся к чтению.

— Ложись на кровать, — сказала я, опуская мешок на пол у его постели.

— Я еще не закончил, — холодно обронил он.

— Зато я уже начал, — просто ответила я.

Некоторое время мы мерили друг друга взглядами. Рэйнхард смотрел строго, жестко, холодно. О да, этот парень знал толк в гляделках с целью устрашения. Ну а я… Я просто человек, который прожил интересную, разнообразную, порой столь горькую, что и вспоминать страшно, жизнь. Если говорят, что глаза — это зеркало человеческой души, то лучше никогда не смотрите в глаза тем, кому не вспомнить свою жизнь и за несколько недель. В таких глазах живет бездна, а она имеет свойство смотреть в ответ.