— Да, — сказал он, и лучики опять побежали по лицу. — Я понимаю. В России тоже любят фильмы про Джеймса Бонда. Вам кто больше нравится — Шон О’Коннери, Роджер Мур, Тимоти Далтон или, может быть, Пирс Броснан?

— А почему вам смешно? Разве в жизни суперагенты не такие?

— Вам судить, — сказал он. — Поехали.

В безликой однокомнатной квартире окнами на Никитский бульвар Аля ходила голая, как русалка из казино, пила бренди, от которого ее передергивало, и рассказывала свои истории. Про Мальчика-с-пальчика, про каток в «Меге», про то, что Антонов не пришел в «Красную шапочку» и вел себя в казино, как пастор на карнавале. А главное — про свое разочарование. Она-то думала, что Лешка станет лучше, а он стал обыкновенным, скучным мужиком, как какой-нибудь Иннокентий.

— Иннокентий — это имя? — уточнил Максим. — Или ты хочешь сказать, что он стал наивным — innocent?

Аля отмахнулась.

Почему агент 007 не позвал ее в ресторан тогда, в Австралии? Эти безумные дни и ночи, когда Антонова растили из пальца, она бы не трепала себе нервы и не слонялась по магазинам, а находила утешение на загорелом плече мужчины, который оказался ничуть не хуже Джеймса Бонда в любом актерском исполнении.

— Ты понимаешь, — настойчиво повторяла она, как будто он был во всем виноват, — что не у Лешки, а у меня в жизни все поменялось. Я должна все время приспосабливаться к новой реальности! А ведь я не разведчик, я женщина.

— Понимаю, — ответил он, отнимая у нее пустой стакан. — Ты не полицейский, ты принцесса.

— Что?

— Это из фильма «Полицейский в детском саду». Там Шварценеггер заставляет детей играть в полицейский участок, а одна девочка говорит: «I am not а сор, I am a princess». Как ты относишься к Шварценеггеру? Фильм глупый, но очень смешной. Купи, твоей дочке понравится.

Все в нем было хорошо, но говорил он, что по-русски, что по-английски, такими грамотными закругленными фразами, что Але казалось, будто она слушает кассету с упражнениями в лингвистическом кабинете. Впрочем, кто сказал, что мужчина должен был блестящим, искрометным, неожиданным? Вон Рыжий был таким — и чем кончилось?..

Максим выдал ей миниатюрную штучку вроде клипсы размером с ноготь. Ее надо было прицепить на ухо Лешке, когда он заснет. Под утро снять и на следующий день отдать англичанину.

Но в эту ночь вылазка британской разведки была сорвана.

Когда Аля вернулась от Максима, Антонов уже был дома и посмотрел на нее с такой болью, что она вздрогнула: «Догадался об измене! Но откуда?»

— Аленька, что-то мне хреново, — сказал Леша серым голосом.

Ни о чем он не догадался. Просто у него болел живот.

— Скорее всего, после вчерашней драки, — предположила Аля, испуганно заглядывая в его страдальческие глаза.

Рыжий болел редко, но если уж болел так болел — с температурой, острой болью, обмороками и потерей человеческого облика. Сейчас он еще держался достойно.

— Не думаю. Вроде я ударов в живот не пропускал, — пробормотал он сквозь зубы.

К вечеру боль усилилась. Але так и не пришлось вынуть из кошелька свою шпионскую клипсу. Она упросила маму побыть с Юлькой и вызвала платную «неотложку».

— Похоже, аппендицит, — проворчала сонная врачиха. — Чего тянули, перитонита хотели дождаться? Куда везем?

«Глупости, — подумала Аля. — Аппендицит ему вырезали в девятом классе. Пускай Марк Соломонович посмотрит и скажет, что там такое».

Марк Соломонович был знакомым хирургом в клинике при Академии наук. Туда их и повезла машина, разукрашенная рекламой страховых компаний.

Но Марка Соломоновича на месте не оказалось — должен же человек когда-нибудь спать дома. Лешу оперировал молодой смуглый ординатор, который, взяв у Али сложенные купюры, сказал глубоким безмятежным басом:

— Да что вы боитесь, честное слово. Аппендицит — такая простая операция.

Аля боялась, потому что не знала, как реагирует клонированный организм на простую операцию. Ей даже пришла безумная мысль позвонить Максиму.

Итак, все-таки аппендицит, аппендикс, червеобразный отросток на слепой кишке. У нормального человека он всегда один. Но Антонов — не нормальный человек. Первый аппендикс ему вырезали в девятом классе. А потом вырастили второй — вместе с новым телом. А как иначе, человек ведь не может появиться на свет без аппендикса.

Помимо всего прочего, Аля опасалась за рассудок Марка Соломоновича, который придет завтра утром и сравнит старую медицинскую карту Антонова с тем, что увидит в реальности. Какие еще сюрпризы он обнаружит, кроме свежих следов восстановленного червеобразного отростка? А главное — что ему сможет объяснить сам Лешка?

— Женщина, вы поезжайте домой и спите там. Хотите, мы вам такси вызовем?

Аля с трудом разлепила глаза. Это что же, она заснула в кресле напротив операционной? А как же…

— Операция давно закончена, ваш муж уже в палате, спит. И вам что тут сидеть?

— Нет-нет, я дождусь нашего доктора, — пробормотала Аля. Надо в самом деле дождаться Марка Соломоновича и… И что? Рассказать ему про акулу?

Аля зашла в палату к мужу. Он спал на спине, с капельницей над головой, и она не решилась цеплять ему на ухо английскую клипсу.

Доктор Марк Соломонович не ахнул, не сошел с ума и не потерял сознание. Он только буркнул:

— Что за чушь! Аппендикс удален — в каком году? Кретины!

— Может быть, ошибка, — робко сказала Аля за его спиной.

— Разумеется, ошибка! Интересно только, кто ошибся — Архадзе или эти дуболомы из районной больницы двадцать лет назад. Но Архадзе я, по крайней мере, доверяю… Вы давали ему деньги? — вдруг повернулся он к Але.

Она кивнула.

— Очень глупо. Сукин сын. Он бы и так все сделал как надо, у него золотые руки. Я проверю, что он там удалил, но думаю, все правильно. Тогда что вам вырезали те дуболомы? Антонов, я вас спрашиваю.

Леша, который с улыбкой слушал этот монолог, покачал головой: «Не знаю».

— Очень мило. И я не знаю. Но ведь у человека не может быть двух аппендиксов? Так?

— Не может, — согласилась Аля, поскольку вопрос адресовался ей.

— А у врача должна быть хотя бы одна голова, чтобы он мог отличить червеобразный отросток от чего-то другого. Где была голова у врача, который оперировал вас двадцать лет назад? Не знаете? Покажите старый шрам!

Он отлепил пластырь от замазанного зеленкой Лешкиного живота.

— Где шрам? Очень мило. Шрама тоже нет? Вы что, издеваетесь надо мной? Покажите мне сами!

Леша с интересом посмотрел на свой живот, но старого шрама, конечно, не увидел. Шрам сгинул в январе в пасти у акулы.

— Вам вообще удаляли аппендикс? — Марк Соломонович начинал сердиться.