– Ты заткнешься или нет, черт побери?!

Том забормотал себе под нос, склонившись над приборами. Звездочка впереди увеличивалась. Земля под ней сверкала. По снегу скользил прожектор.

– Он приближается.

– Убирайся!

– Я просто сообщаю тебе…

– Прочь из кабины!

Уил в темноте добрался до сидений, рухнул в одно из кресел и пристегнулся. Какое-то время ничего не происходило. Он оглянулся. Мрак был неполным, поэтому Уил разглядел, что на задних сиденьях что-то есть. Ему не сиделось, поэтому он встал и прошел туда. На одном сиденье обнаружил слабо мерцающий металлическими боками чемоданчик. Провел руками и нашел замки.

Он ничего не видел, поэтому исследовал свою находку на ощупь. Что-то звякнуло. Уил почувствовал под пальцами ткань. Потом отыскал нечто трубчатое и попытался вытащить его, но оно не поддавалось. Он поднял чемоданчик с сиденья и понес его в переднюю часть самолета. Когда света стало побольше, Уил заглянул внутрь. Кое-что из увиденного было ему незнакомо. А кое-что он узнал. Шприцы. Сверла для дрели. В центре лежал скальпель, его лезвие защищал пластмассовый чехол.

Когда он вошел в кабину, Том лежал на спине под приборной панелью и, засунув в нее руки по локти, копался в ней. Уил достал скальпель.

– Что это?

– Не сейчас, Уил.

– Взгляни на это.

Из-под панели появилась голова Тома. Выражение на его лице не изменилось. Он опять исчез под панелью.

– Что вы собирались со мной сделать? – Уилу пришлось повысить голос, чтобы перекричать нарастающий стрекот вертолета. – Тот тип сказал, что вы вскроете мне череп. Именно так он и сказал. Вскроете мне череп. И у меня, Том, крепнет подозрение, что то было вовсе не фигурой речи.

– Отвянь, а?

– Так вы намеревались убить меня?

– Я точно убью тебя, если ты не уберешься отсюда.

Уил сделал шаг вперед, держа в руке скальпель. Он не собирался ударять им Тома – просто хотел, чтобы его воспринимали всерьез. Однако вынырнувшая из-под панели рука Тома схватила его за запястье и вывернула ее так, что ему пришлось разжать пальцы. Том отпихнул скальпель в салон, снисходительно посмотрел на Уила и забрался в кресло пилота.

Уил сказал:

– Ты задолжал мне ответ.

– Мы намеревались делать все, что могло понадобиться. – Том щелкнул несколькими переключателями. – Если бы нам не пришлось взламывать тебе череп для того, чтобы вытащить из тебя слово, которое разрушило Брокен-Хилл, это было бы здорово. Мы пошли бы этим путем. Если бы понадобилось – другим. Это всяко лучше, чем то, чего хочет от тебя другая сторона.

– Совсем это, черт побери, не лучше.

– Я знаю Вульф, – сказал Том. – Я знаю ее давно, с тех пор, как ей было шестнадцать. Поверь мне, лучше… Да сядь же ты, наконец! Чтоб тебе пусто было!

В кабину через лобовое стекло ворвался свет. Уил загородился рукой. Прожектор нашел самолет. Под его светящимся взглядом взлетно-посадочная полоса напоминала черное стекло. Стрекот над головой перерос в грохот.

– Ну вот, теперь мне все видно. – Том большим пальцем нажал на черную кнопку. Двигатель заработал. Обороты стали с воем нарастать. Где-то над головой Уила раздалось «чпок, чпок, чпок». Самолет тронулся с места.

– Они стреляют в нас. Они ведь стреляют в нас?

– Да.

Они ехали вперед, набирая скорость.

– Ты знаешь, что вертолет над нами?

– Знаю.

– Но как мы выберемся из-под него, когда оторвемся от земли? – Инерция поволокла Уила назад. Он ухватился за спинку кресла Тома. Скоро он пожалеет о том, что не сел. Но Уил не был настроен покидать кабину. – Как мы выберемся из-под вертолета, Том?

– Самолеты быстрее вертолетов.

Том потянул на себя штурвал, и они взлетели.

Секта самоубийцы собрала урожай из шести жертв

Монтана. Во вторник на отдаленном ранчо недалеко от Миссулы полиция обнаружила тела шестерых человек. Все они стали жертвами группового самоубийства по сговору.

Среди погибших оказался владелец ранчо, хорошо известный местный скотовод Колм Маккормак, 46 лет, и его жена, Морин Маккормак, 44 лет. В ноябре прошлого года Колм Маккормак баллотировался на пост главы местных органов самоуправления, но проиграл выборы.

Другие подробности не сообщаются.

Прошел слух, что Керри победил на выборах в Нью-Гемпшире. Теперь он станет кандидатом на пост президента от демократов.

– Ну вот, – сказала Сашона. Она поигрывала кончиком украшенного бусинами дреда. – Еще четыре года с Бушем.

Эмили сидела на заднем ряду и не участвовала в обсуждении. Она была своего рода одиночкой.

– Почему ты думаешь, что снова выберут Буша? – возразил какой-то мальчик. – За Керри все СМИ, для нас он лучше.

«Потому что Буш из противоположного лагеря», – подумала Эмили.

– Потому что Буш из противоположного лагеря, – сказала Сашона.

* * *

У нее было шестнадцать уроков в неделю. Предполагалось, что после занятий она будет заниматься самоподготовкой и практиковаться. Но не на других учениках. Таково было правило. В первый день она, одетая в форму, от которой все еще пахло пластиковой упаковкой, стояла в кабинете Шарлотты и слушала лекцию. Правил было много, и Шарлотта терпеливо и в подробностях разъясняла их ей, как будто Эмили была слабоумной. Сначала она решила, что так Шарлотта проявляет свою обиду на нее, но потом, когда лекция закончилась, поняла, что нет. Шарлотта просто считала ее глупой.

– Это правило действует в школе и обсуждению в школе не подлежит, – сказала Шарлотта. – Вернее, во всей Организации как таковой. Если ты нарушишь его, для тебя не будет никаких оправданий. И второго шанса у тебя тоже не будет. Я ясно выразилась?

– Вы ясно выразились, – сказала Эмили.

В тот момент она не знала, что значит «практиковаться». Потребовалось несколько месяцев, чтобы выяснить это. Эмили думала, ее будут обучать, как нужно убеждать, но вместо этого она получила философию, психологию, социологию и историю языка. Тогда, в Сан-Франциско, Ли произнес маленькую речь о том, насколько эта школа не похожа на другие, потому что там учат интересным, полезным вещам. По мнению Эмили, все это было шуткой. В грамматике не содержалось ничего интересного. И не было никакой пользы от знания, откуда произошли слова. И никто ничего не объяснял. Не давалось общее представление о предмете. Не было четкого плана. В каждом классе было от восьми до двенадцати учеников абсолютно всех возрастов, и все они на голову опережали Эмили и не задавали очевидные вопросы. Она ночами сидела над учебниками и пыталась понять, почему все эти дисциплины так важны.