Он сказал, что через неделю я должен прийти и пройти полное медицинское обследование организма. Он был так любезен, что пригласил меня на еженедельные собрания для пациентов и для тех, кто стал на трезвый путь. Но я туда так и не пошел. Как и многие наркоманы, я пережил кризис. Теперь мне было хорошо.

Мне было хорошо.

Один месяц.

* * *

Первые пять дней были критическими. Когда они прошли, я подумал: «К черту! Я справился». Я повторял эту мысль как мантру.

Вместе с Дженнифер мы бросили дом в каньоне Декер, мебель — мы бросили все. И переехали к Давиду. Он жил в другом каньоне в Малибу.

«Вы можете здесь жить, но наркотики я запрещаю», — отрезал Давид.

Дженнифер твердила то же самое: «Наркотики запрещены, Халил. Пожалуйста, никаких наркотиков».

— Их не будет. Я обещаю.

Даже я в это верил. Я завязал с наркотиками, завязал с отходняками, завязал со всей этой грязью. Это был двухтысячный год, начинались новое тысячелетие и новая эпоха.

Однажды зазвонил телефон. Это был режиссер, которому я возил героин пару раз, — этот человек мне нравился.

— Слушай, друг, не привезешь мне еще немного мази? — спросил он.

— Конечно.

Я не думал ни о чем. Очевидно, что на этот раз я покупал не для себя. В этот день я сотни раз клялся, что завязал. Я поехал в Санта-Монику, купил полтора грамма и отправился домой к этому режиссеру. У него был особняк на берегу океана, но я никогда не заходил внутрь, — все наши устные договоренности заключались у парадных ворот. На этот раз все было по-другому. Он как будто даже просиял от радости, когда меня увидел. Хозяин впустил меня в дом, и я протянул ему грамм. Еще полграмма оставалось у меня в кармане, но я даже не думал, как так получается.

— Хочешь немного?

— Нет, нет, я завязал.

— Уверен?

За все время нашего разговора он предлагал мне раз пять.

И все пять раз я отнекивался.

— Мне и так хорошо. С героином кончено.

— Как знаешь. Ладно, у меня сейчас массажистка, но ты можешь отдохнуть. Потом мы поговорим о твоей музыке.

— Поговорим, — сказал я.

Я был абсолютно уверен, что «массажистка» была проституткой, но кто я был такой, чтобы судить? Он сказал, чтобы я чувствовал себя как дома, и поэтому я не упустил возможности осмотреть громадный дом. Я был совершенно очарован, когда увидел огромный красивый бассейн и океан прямо за ним, причем казалось, что воды первого и второго сливаются. Я расположился на большом плюшевом шезлонге и слушал шелест волн. Но внутри у меня нарастало некое чувство. Героин звал меня. Он призывал мою душу. Он манил меня, как сирены манили усталых моряков. Это было томление духа.

И героин победил.

Я подумал: «Что, если я попробую кусочек? Так мы поладим. И клиенту не будет совестно, что он торчит у меня на глазах».

Я пошел на кухню, приготовил кусочек, вдохнул, и меня тут же вырвало в раковину.

— Что за черт!

Возник сильный страх. Я вдохнул еще раз, и меня снова вырвало, только на этот раз еще сильнее прежнего.

С другого конца дома я услышал голос режиссера.

— Эй, ты в порядке?

— Разумеется. Я просто кашляю. Со мной все отлично. Кхе, кхе, кхе.

Я подумал: «Попробую покурю еще немного мази. Успокоюсь и расслаблюсь заодно». Поэтому я курил еще и еще. Когда он вернулся, я уже был на седьмом небе. Смахнув остатки героина в карман, я убрался из его дома со всей быстротой, на которую был способен. И отправился к Давиду. Мне казалось, что наш разговор никогда не кончится. Пока Давид говорил, я думал только о своем кармане и его содержимом.

Наконец-то Дженнифер улеглась в постель, а после нее — и Давид. Я же заперся наверху в ванной, предварительно захватив с собой фольгу, зажигалку и соломинку. И просидел там всю ночь, докуривая кусочки, останавливаясь только затем, чтобы блевануть в раковину. Потом героин кончился. В считаные часы я не только вернулся в прежнее состояние, — все было гораздо хуже. Ведь я солгал людям, которые меня любили. Теперь, когда садилось солнце и все засыпали, я ехал в Санта-Монику, принимал свою дозу и возвращался к Давиду засветло. А когда они просыпались, я готовил им завтрак.

Даже когда ежедневные траты на героин возросли с десяти долларов до трехсот, я прятался. Режиссер платил мне тысячу долларов за грамм, хотя он стоил около ста, остальное я тратил на себя. Я вернулся обратно в игру. Я начал ездить в даунтаун Лос-Анджелеса, покупал грамм за тридцать долларов и перепродавал.

У моего романа с героином был непродолжительный медовый месяц, а потом все полетело ко всем чертям. И сам я летел вниз с обрыва в кромешную тьму. Мнение окружающих меня больше не волновало. Дженнифер была расстроена и злилась, но даже она не знала, насколько плохо обстоят дела. Она думала, что я употребляю для развлечения и в любую минуту могу завязать. Но корабль уже поплыл. Героин знал, что я плотно сижу на крючке, и теперь сбросил маску, явив свою истинную звериную сущность.

Как я уже сказал раньше, это было томление духа. В этом мраке была одна интересная особенность: наркотик без моего ведома украл у меня душу, он разрушал мою жизнь.

Дженнифер подсела вместе со мной. Это был только вопрос времени. Она стала наркоманкой еще в юном возрасте. В двенадцать-четырнадцать лет она начала с «легких» наркотиков, курила винт. Ее генетическая предрасположенность к зависимости и мои усердные поиски забвения были неразрывно связаны между собой.

* * *

Потом я встретил кореша Манни в «Coffee Bean» в Малибу. Наверное, ему было за полтос, но выглядел он на все семьдесят. Мы подружились, Манни рассказывал мне истории из своей молодости. О том, как он был джанки в Нью-Йорке. Есть разница между торчком и джанки. Я был торчком — с идел на экстази, бутирате, кетамине, героине и крэке. Это было ужасно, но я не был джанки. Джанки вмазываются. А я просто курил мазь. Я уверял себя, что еще не опустился на самое дно, потому что никогда не буду колоться. И тут в моей жизни появился этот престарелый джанки и дал мне пинка под зад. Он пил и курил марихуану, но не кололся двадцать три года.

Всякий раз, когда мы сидели с ним вместе, я предлагал ему покурить со мной. И всякий раз он смеялся и говорил: «Нет, ты только пускаешь героин по ветру. Ты расточителен». Его слова казались мне глупыми и заносчивыми.

Манни отказывался курить героин, но он охотно общался и заводил новых друзей. У себя дома он устроил звукозаписывающую студию, где мы часто расслаблялись и музицировали. Итак, моя жизнь выглядела следующим образом: я курил героин и крэк в доме Манни, музицировал, а потом валялся в ногах у Дженнифер и уверял ее, что наркотики нам не повредят.

Мы пробовали бупренорфин в стеклянных ампулах для внутримышечных инъекций. Лекарство от опиатной наркозависимости. Мы делали друг другу уколы в трицепс. Было адски больно, но симптомы ломки исчезали. И в любой момент мы могли снова садиться на героин. Страх пропадал. Мы больше не боялись ломки, так почему бы и нет?