Некоторые другие четвероногие тоже занимаются изобразительным искусством. Например, слоны. Это такие громадины, я их видел в Зоопарке, по-моему, они очень уродливы. Мало того что они такие огромные и неуклюжие, так у них вместо носа впереди торчит нечто вроде хвоста, хобот называется. При мне один слон набрал в этот самый хобот воды и поливал себя, как из шланга. Хоботом они и рисуют, но не все, а только избранные, точь-в-точь как у людей — моя Мама, например, точно этим не занимается, а Папа — только изредка. Одна очень талантливая слониха из Канады заработала своим творчеством 200 тысяч долларов, то есть «зелененьких». Можно подумать, что она разбогатела, так нет же — ей только улучшили жилищные условия, а все остальное пошло на нужды зоопарка. А где-то на острове Бали — это очень-очень далеко, но мои родители там побывали — слоны вообще зарабатывают себе на жизнь, рисуя картины. У каждого из этих исполинов, оказывается, кроме общего хозяина, который заботится о них всех, есть еще и личный слуга, который ухаживает за своим слоном чуть ли не круглые сутки, кормит, поит и моет его в озере. Хозяину слоны обходятся дорого, и он чуть не разорился. Поэтому слоны вынуждены работать, развлекая туристов, а особо одаренные с помощью красок и кистей создают произведения, которые продаются по всему миру. У этих слоновьих художников есть собственные сайты в Интернете, как у художников-людей, и их картины пользуются большим спросом.

Дельфины тоже рисуют. Моя Мама как-то водила меня в дельфинарий и показывала мне дельфинов. Не понимаю, что в них люди находят, по-моему, это просто большие рыбы, все время плавают в воде и только носы высовывают. Маме они почему-то очень нравятся, она называет их «лапочками». Ничего себе лапочки! Меня Мама поставила на бортик у самой воды, и когда этот непонятный зверь подплыл, я на всякий случай зарычал. Так он взял и облил меня водой, как из душа! Терпеть не могу, когда меня обливают, я вообще не люблю воду, тем более что плавать не умею, не нужно это нормальной собаке, мы не водоплавающие. Самое обидное, что все кругом засмеялись, и Мама первая! Так вот, эти дельфины считаются ужасно умными. И они действительно рисуют, взяв в зубы кисточку, только, оказывается, это всего-навсего трюк — их этому учат для развлечения публики, а для себя они не рисуют. А настоящие художники, как говорит Мама, творят, потому что иначе они не могут. «Произведения» дельфинов тоже продают — ох уж эти люди, им бы на всем деньги делать!

Ну и некоторые птицы тоже рисуют — для себя. Гриша, например, тоже иногда этим развлекается.

А вот мы, собаки, ну и кошки тоже, в художниках почему-то не числимся. Я считаю, что это несправедливо. Когда мы дома у Художницы вымазывались в красках и случайно ступали на листы ватмана, то такие абстракции получались, куда там обезьянам! А после того, как Толстик неосторожно упал на палитру, а потом прошелся по покрывалу на диване, его, то есть не Толстика, а покрывало, вообще можно было бы в музее выставлять как образец современного ковра! Впрочем, и Толстика тоже. И ни один эксперт не понял бы, что это не человеческая фантазия.

Эксперты — так называется еще одна категория людей, которая участвует в подделочном бизнесе. Без них у художников-фоссеров ничего бы не вышло. Эксперты — это те люди, которые решают, подлинная картина или нет. Бывает, что эксперты добросовестно ошибаются, как это было в случае Ван Мегеерена или шимпанзе Десмонда Морриса. Но современные эксперты редко ошибаются за просто так, чаще они ошибаются за деньги. В последнее время было много шума из-за того, что они слишком часто и откровенно ошибались. Впрочем, некоторые умельцы подделывают не только сами картины, но и подписи художников, и заключения экспертов.

Я не совсем понял, какая разница между критиками и экспертами. Даже кот Мурз признался, что он тоже этого не знает, но, по его мнению — какая разница? — это якобы совершенно неважно. Как это неважно? Может, не только у экспертов, но и у критиков часто бывают криминальные наклонности, и того критика, которого Вайдат простила за наступление на лапу, надо было скушать. А я-то не догадался! Уже потом я специально вслушивался в разговор Мамы и Художницы, когда они говорили именно об этом столь отвлеченном для меня предмете. Оказывается, критики чаще всего получаются из неудавшихся художников. Не умея рисовать сами, они учат мастерству других, удавшихся, художников и объясняют любителям живописи, что хорошо, а что плохо. Это критики когда-то превознесли до небес творчество шимпанзе из Лондонского зоопарка. Художница, по-моему, не любит критиков и их побаивается. Эксперты иногда тоже вырастают из художников, но, в отличие от критиков, они долго и упорно учатся, что не мешает им ошибаться. До того дошло, что на дорогом аукционе в том же Лондоне продавали картину известного русского художника, от которой сам художник открестился: мол, не моя! — а эксперты ему говорят: «Врешь, ты писал!»

Словом, запутанное это дело, и если бы не кот, не стал бы я в него вникать. А кот, свернувшись в писательском кресле, казалось, задремал, а потом открыл один глаз и сообщил мне на телепатическом уровне — то есть не открывая рта, совсем не так, как говорят люди, — что мозгов у меня слишком мало, чтобы все это понять.

— И не надо тебе все это понимать, — продолжал он. — Это люди все рассуждают и рассуждают, они мыслят логически, дедуктивным методом вычисляют преступника, а мы, кошки — я имею в виду Кошек и Котов с большой буквы, — идем другим путем. Мы видим! Мы внутренним зрением распознаем, у кого нечистые мысли. И тебе, пес, если ты утверждаешь, что тоже на это способен, не надо слишком много думать, а то голова разболится. Тебе надо просто воспользоваться внутренним зрением!

Тут уж у меня действительно разболелась голова, и я потянул Маму на улицу. Гулять! Не общаться с котами-зазнайками! Забыть о преступлениях и сыщиках! И в тот день я успешно обо всем забыл — я всегда забываю то, о чем не хочется вспоминать — только порычал, почуяв подпись Зазика-Швабрика. А на следующий день опять грянул гром, как сказала Мама. На самом деле гром был ночью, только это была ненастоящая гроза, а искусственная — во дворе устроили салют. Мы как раз гуляли поздно вечером с Цуней и нашими хозяйками, так Цуня, как услышала, как пуляют, побежала разбираться с петардистами, а я помчался за ней. Мамы нас догнали, только когда Цунами уже укусила за ногу парня из развеселой компании, а я ей помогал, громко лая. Хозяйки схватили нас на ручки и помчались домой со всех ног, пока стрелки не сообразили, что напали на них не овчарки какие-нибудь, а маленькие собачки.

Так вот, на следующее утро гром грянул фигурально, как выражается Мама. Было довольно поздно, Папа уже давно ушел на работу, Мама допивала свою пятую чашку кофе, а я дремал рядом с ней и ждал, пока она ее допьет и мы пойдем гулять. И тут зазвонил телефон — тот, что у нее висит на шее. Я разобрал только, что звонила Художница. Мама, против обыкновения, быстренько отговорила и стала носиться по квартире, одеваясь и собираясь. Уже выскакивая за дверь, она схватила меня в охапку и позвонила Бабушке, но той не было дома — консьержка сказала, что она пошла к врачу. И тогда Маме пришлось взять меня с собой. Мы с ней на какой-то чужой машине быстро доехали до дачи Художницы и обнаружили здесь и Марианну с мужем, и ее дочь с одним из самых верных ее поклонников, и Берту, и даже хромую Санни. Кроме них здесь был знакомый милиционер Участковый и еще двое мужчин в форме, поэтому собаки были привязаны к дереву — Берта слишком рьяно защищала своих родных ото всех, а Санни принадлежит к стаффордширскому племени, которого люди почему-то боятся. В том числе и милиционеры, которые бояться не должны. Художница сидела в вынесенном из домика кресле, рядом с ней на бревне пристроился Участковый и чего-то строчил на колене. Художница говорила монотонным голосом: