— Все-таки сначала я покормлю тебя, — пробормотал он…

В тот вечер они могли есть опилки, и Эвелин не обратила бы на это никакого внимания. В ресторане было прохладно и полутемно, а сухое вино приятно бодрило кровь. Том сидел напротив нее, огромный и сильный, опасный огонек поблескивал в его серо-голубых глазах. Он тоже думал о предстоящей ночи, и эти мысли были ясно написаны на его лице. Его взгляд то и дело задерживался на груди Эвелин, а в глубоком низком голосе явно чувствовалось желание.

Они явно засиделись за столиком. Ожидание выматывало нервы, одежда тяготила ее, Эвелин уже чувствовала болезненный зуд в груди…

— Чего мы ждем? — не выдержала она.

— Я хочу, чтобы ты отдохнула и успокоилась, — тихо проговорил он, — чтобы совсем стемнело, и ты почувствовала себя более уверенно.

— Мне все равно. — Она встала. — Я полностью полагаюсь на тебя.

Том тоже поднялся и встал рядом с ней, лицо его потемнело от обуревавшего его вожделения. Не говоря ни слова, он оплатил счет, и они вышли на улицу. Удушливая жара стояла в воздухе, солнце огромным красным диском клонилось к горизонту, заливая мир прощальным багровым сиянием.

Тревожные отсветы заката плясали на скульптурных чертах Уиклоу, сейчас он был больше всего похож на своих суровых предков, и его ярко-красная футболка и широкие брюки стального цвета не снижали этого впечатления. Том Уиклоу был рожден для другой одежды и другой эпохи, он бы великолепно смотрелся в кожаных штанах и мокасинах, обнаженный по пояс, с длинными волосами, ниспадающими на широкие плечи. Эвелин вспомнила о том, какой ужас охватил ее сегодня утром при одной мысли о том, что этот человек может погибнуть…

Они подъехали к небольшому отелю, в молчании поднялись на лифте на верхний, четвертый этаж. Посыльный нес за ними две небольшие дорожные сумки.

Вошли в снятый Томом двухкомнатный номер. Посыльный внес вещи, деловито поднял шторы, впустив в комнату яростно пламенеющее закатное сияние, и на этом закончил исполнение своих профессиональных обязанностей. Том вложил ему в руку пятидолларовый билет — дверь за посыльным закрылась.

Эвелин стояла неподвижно, стараясь не смотреть на огромную двуспальную кровать. Она слышала, как Том запер дверь и набросил для верности цепочку, но не смогла даже пошевелиться. Он вошел в спальню, неторопливо опустил шторы. Комната погрузилась во мрак, и только через открытую дверь в другую комнату проливался слабый вечерний свет. Казалось, сам воздух в спальне был пронизан напряжением. Том открыл свою сумку и выложил на тумбочку упаковку презервативов.

— Что это? — хрипло спросила Эвелин, не узнавая своего голоса. Впрочем, ответа ей не требовалось. И так ясно.

Том подошел сзади и принялся расстегивать ее платье.

Внезапно Эвелин испуганно задрожала — ведь под платьем у нее были только узкие полупрозрачные трусики. Никакого лифчика, никакой нижней юбки. Платье упало к ее ногам. Эвелин оказалась почти обнаженной.

Том подхватил ее на руки, туфли соскользнули с ног и упали на пол. Опершись коленом о край постели, он осторожно снял с нее трусики.

Только теперь она почувствовала, насколько необходим, оказывается, был ей этот клочок ткани, какой беззащитной она оказалась, лишившись его… Издав протестующий крик, Эвелин попыталась сесть — ведь это несправедливо, почему она должна быть совершенно голой, когда Том все еще одет, — но он легко повалил ее на спину, яростный огонь в его глазах заставил ее прекратить сопротивление.

Том помедлил, удовлетворенно разглядывая распростертое перед ним обнаженное женское тело. Он добился своего, он уложил ее в свою постель, и теперь вся она в его власти. Том уже видел, как возбуждение охватывает ее тело, он заметил и потемневшие твердые бутоны сосков и слабый трепет стройных бедер, судорожно сжатых в стыдливом желании спрятать приютившуюся между ними восхитительно чувственную сокровенную плоть. Светлые завитки покрывали нежный холмик. Том припомнил свои сомнения по поводу цвета волос Эвелин, и легкая улыбка тронула уголки его рта. Да, она блондинка, если, конечно, верить собственным глазам. Однако эти светлые завитки слишком соблазнительны, чтобы довольствоваться лишь их созерцанием!

Эвелин почувствовала, как сильная рука коснулась ее груди, мягко сжала ее, смяла, жесткие пальцы закружились вокруг соска, заставив его затвердеть. Дыхание ее сразу же участилось. С той же мягкой настойчивостью другая рука Тома коснулась ее живота, скользнула между стиснутых бедер и достигла шелковистого лона. Мерцающий огонь вспыхнул в глазах Эвелин, она судорожно приподняла бедра. Длинные пальцы Томаса были восхитительно грубы, когда дотрагивались до сосков, но лишь теперь она сполна ощутила их шероховатую твердость, когда они достигли плоти столь чувствительной, что малейшее прикосновение к ней заставляло трепетать все ее тело.

Ощущение было невыносимо сладостным. Эвелин вырвалась из рук Тома и, тяжело дыша, вскочила на колени, грудь ее возбужденно вздымалась. Том поднялся с постели и начал не спеша расстегивать рубашку.

Когда он сбросил ее, глазам Эвелин предстал могучий бронзовый торс. Мягкие темные завитки образовывали широкий ромб на груди Тома и шелковистой дорожкой сбегали вниз, к животу. Два маленьких соска темнели на его атлетической груди. Том снял ботинки, расстегнул ремень на брюках и рванул вниз молнию. Одним движением он снял их вместе с белоснежными трусами. При этом он ни на секунду не отвел глаз от обнаженного тела, распростертого перед ним на постели. Но вот он выпрямился, полностью обнаженный, как и Эвелин.

Откровенная мощь его мускул истого тела была почти пугающей. Если бы он только захотел, подумала она, он смял бы меня без малейшего усилия… Железные бугры мускулов вздымались на широкой груди Тома, окаймляли плоский живот, прочерчивали узкие крепкие бедра. Эвелин взглянула на его мужское естество внушительных размеров и почувствовала, как кровь горячо забурлила в венах. Но именно сейчас она впервые усомнилась в том, что у них что-то получится. Слабый испуганный стон вырвался из ее груди.

— Т-сс, тише, детка, — успокоил ее Том. — Не надо волноваться.

Тяжелые руки опустились ей на плечи, Эвелин вновь оказалась лежащей на спине, а Том уже возлежал рядом с ней, опаляя ее жаром своего сильного бронзового тела. Его нагота ошеломляла Эвелин, силу его желания больше не сковывала никакая одежда. Он продолжал успокаивать ее горячим тихим шепотом, в котором слова были не важны, а руки его ласкали ее тело, медленно разжигая в нем ответный огонь.

Эвелин прижималась к Тому, совершенно растерянная внезапным поворотом событий. До сего момента ей казалось, что с помощью Тома она уже прочно освоилась в империи чувств, но, оказывается, все это время она только беспомощно топталась на пороге… Если бы не разливающееся по телу блаженство, она, наверное, вскочила бы и попыталась убежать… Но это чувство, это наслаждение, ах, оно было всесильным.

Трепет пробежал по стройному телу Эвелин, и оно вновь напряглось, как до отказа натянутая тетива… Томас Уиклоу не был бы настоящим мужчиной, если бы не сумел моментально заметить, что это напряжение вызвано уже отнюдь не страхом. И руки его еще быстрее заскользили по ее телу, уверенно и умело раздувая разгорающийся пожар страсти.