Медленно, но верно мы вышли сначала на местный, а потом на региональный уровень, мы убеждали наших друзей ездить с нами на рок-мероприятия в Бостоне и за его пределами. Как и вечеринки в the Cloud Club, наши ранние концерты были больше похожи на хэппенинги, а не на привычные рок-концерты. Мы ездили на велосипедах и расклеивали повсюду флаеры:

THE DRESDEN DOLLS

выступают В ЭТУ СУББОТУ

в клубе THE MIDDLE EAST NIGHTCLUB.

Начало в 21:00. Вход 12$.

ЖДЕМ ВСЕХ.

НАРЯДИТЬСЯ КАК НА КОНЕЦ СВЕТА…

ИЛИ ЕГО НАЧАЛО.

У людей были сногсшибательные наряды на наших шоу, и мы их в этом поддерживали. Цилиндры, костюмы фасона «зут»[13], боди-арт, боа из перьев и парики были обязательными элементами их перевоплощений. Письма, которые я отправляла каждые несколько недель друзьям, носили праздничный характер. Я соблюдала неформальный тон общения: «Приходи на вечеринку к нам в дом». Или: «Приходи в клуб на выступление The Dresden Dolls». Или: «Приходи на выступление The Dresden Dolls к нам в дом». Или что-то в этом духе.

* * *

Я рассказала Энтони, что подумываю о начале отношений с Нилом Гейманом. Я нервничала. Энтони никогда меня не осуждал, но он осуждал моих парней (иногда девушек) настолько сильно, насколько это мог делать старший брат.

– Ну, и кто он? – спросил Энтони.

– Он писатель.

– Никогда о нем не слышал.

– Он почти… культовая личность. Он пишет комиксы, научную фантастику и прочее. Ему сорок восемь. Он из Британии.

Энтони произвел гортанный звук в знак недоверия.

– Что? Что тебя смущает? Что он знаменит? Что он британец? Или что ему сорок восемь?

– Ничего. Кажется… он претендент. Когда я с ним познакомлюсь?

* * *

Описывая, как искусство и обмен обыгрываются в «Даре», Льюис Хайд писал: «Сущность подарка артиста может разбудить твою собственную».

Когда мне плохо, я до сих пор обращаюсь к моему тайнику, где я прячу лекарство в виде музыки, она утешает меня. Это как знакомое одеяло из твоего детства, я заворачиваю себя в песни Кимьи Доусон, Леонардо Коэна или Робина Хичкока, которые, по-видимому, выражают что-то невыразимое во мне. Слушая их живые выступления на концертах и разделяя это с толпой незнакомцев, я чувствовала человечность, которую я не так часто испытываю – для меня это больше всего похоже на церковь.

Когда подарок переходит от одного к другому, мы чувствуем саму суть искусства и жизни не просто в словах и песнях, но также в глубоком желании поделиться ими друг с другом.

* * *

Вы, возможно, не знаете Эдварда Ка-Спела.

Эдвард Ка-Спел – вокалист моей любимой группы The Legendary Pink Dots. Они появились в начале 80-х в Великобритании, они выпускают альбомы и гастролируют вот уже более тридцати лет. Они до сих пор гастролируют, дают выступления перед сотнями, реже тысячами людей, их фанбаза похожа на семью. Я являюсь частью этой семьи. Я присоединилась к ним, когда мне было четырнадцать, и мой первый парень Джейсон Кертис начал записывать мне Pink Dots на кассеты. Психоделическая смесь синтезаторов, скрипок и драм-машин, плюс эмоциональная искренность слов покорили меня и вытащили из мира «стандартной» альтернативной музыки, которую я слушала (в основном The Cure, R.E.M., Depeche Mode). Но вместе с музыкой Pink Dots, за которой нужно было охотиться в магазинах подержанных пластинок или заказывать онлайн у датских дистрибьюторов, пришло и сообщество.

Первый раз, когда я увидела их живое выступление в маленьком клубе Бостона, мне было шестнадцать. Я почти не посещала другие рок-концерты и никогда подобного не испытывала – группа, которую я любила, была в нескольких метрах от меня. Та ночь изменила мою жизнь: я наконец вживую слышала песни, которые были саундтреками моей жизни в последние несколько лет, слова песен, которые я учила наизусть в наушниках по дороге в школу, видела миры, которые впитывала в сердце через слух, – я слышала их здесь и сейчас, в тот момент, который больше никогда не повторится. Я стояла в помещении с тремя сотнями людей, которые образовали настоящее товарищество вокруг того, что они любили, и разумеется, вокруг самих себя. Казалось, что все эти люди сформировали открытое тайное общество вокруг их любви к странной музыке и странным парням, которые исполняли ее. Я не знала, что такое возможно. И я абсолютно не ожидала познакомиться с группой после их выступления.

– Познакомиться с группой? – спросила я Джейсона.

– Да, – сказал он, – они всегда так делают.

И он был прав: они продавали свои диски и футболки, поклонники толпились около них под слабым освещением клуба, пока сердитые работники бара демонтировали сцену. Я стояла в очереди и ждала встречи с Эдвардом, главным вокалистом и автором песен, пытаясь придумать что-нибудь такое, что могло бы иметь для него значение. Мой идол. А потом ненадолго мы стояли лицом к лицу.

– Моя мечта, – сказала я, глядя прямо ему в глаза, – создавать такую же искреннюю музыку, как у вас.

Эдвард улыбнулся и взял мою руку. Он был настолько добрым и теплым, будто я была его давно потерянным другом. Мы поболтали минуту, о чем я уже и не вспомню. Я была охвачена благоговением.

Я никогда не забуду эту короткую встречу. Я не чувствовала себя фанаткой, которая встретила рок-звезду. Я не чувствовала себя поклонницей. Я чувствовала себя другом.

Через два года, когда мне было восемнадцать, The Legendary Pink Dots вновь приехали в Бостон на гастроли, и мне посчастливилось побывать на афтепати в доме моего друга Алана, где они остановились. Алан хорошо разбирался в компьютерах и отвечал за электронную доску объявлений фанатов. Поздно ночью мы сидели в комнате, пили пиво и рассказывали всякие истории. И вдруг из ниоткуда другой член семьи Pink Dots Джон, который занимался официальным сайтом группы, выпалил:

– Эдвард, а ты знал, что Аманда тоже пишет песни? Она играет на пианино. У нее хорошо получается.

Я замерла: «Нет-нет-нет-нет-нет-нет», – подумала я.

Эдвард выглядел заинтересованным.

– Правда? – сказал он. – Может, мы можем что-нибудь послушать?

– Алан, может, у тебя есть завалявшаяся демо-запись Аманды? – спросил Джон.

Я записывала на кассету несколько своих песен на пианино с дешевыми микрофонами в спальне своих родителей. У Алана была одна из двенадцати существующих копий.

– Думаю, да, – сказал Алан, роясь в коробках. – Да! Вот она…

«Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет».

Он вставил кассету в магнитофон, я пыталась сдержать свои рвотные позывы, пока Эдвард и остальные слушали мои песни, доносящиеся из колонок.