Тут Атч-ытагын остановился, помолчал, потом спросил:

– Ведь это хорошо же?

– Почему? – спросил капитан.

– Потому что Хыпаевы люди, – сказал Атч-ытагын, – ваших ясачных сборщиков той осенью зарезали. Пять голов в крепость принесли! Я сам их видел!

Капитан молчал. Атч-ытагын усмехнулся и прибавил:

– И ещё кишки им всем выпустили. Хыпай – злой человек. Наши люди удивляются, почему вы ему это простили.

– Как простили?! – рассердился капитан. – Дмитрий Иванович ходил на них, пожёг.

– Мало пожёг! – сказал Атч-ытагын.

– Так ты что, хочешь, чтобы мы опять на них пошли? – спросил капитан.

– Нет, – ответил Атч-ытагын. – Не хочу. Я же знал, что ты побоишься идти, оробеешь. Поэтому я тогда сам сходил, пожёг две крепости и отогнал у них с пастбищ тысячу оленей. Хорошо откормленных! Очень хорошие олени, просто о! – И он поцеловал кончики своих пальцев, зажмурился… А потом быстро глянул на капитана и так же быстро продолжил: – Но нам столько много оленей не надо. Мы дадим тебе пятьсот оленей, хочешь?

– Зачем мне столько? – спросил капитан.

– Ну как зачем? – удивился Атч-ытагын. – К тебе гости едут, много гостей, тебе надо будет их кормить.

– Какие ещё гости? – удивился капитан.

– А те, которые плывут по морю. На двух больших лодках. Они издалека плывут, они очень голодные. Тебе надо будет долго их кормить. Тебе, может, и этих оленей не хватит. Тогда мы с тобой ещё раз вместе сходим на Хыпая и заберём у него ещё столько оленей, сколько пожелаем!

Капитан долго молчал, потом спросил:

– Откуда ты всё это взял про моих гостей? Ты что, их видел, что ли?

– Э! – тихо засмеялся Атч-ытагын. – Как я их увижу? Они ещё очень далеко. Это мой ворон их видел. Прилетел и рассказал.

Капитан смотрел на Атч-ытагына, думал, а потом спросил:

– А сколько ты за них, за все пятьсот оленей, хочешь?

Атч-ытагын медленно облизнулся и сказал:

– Мне много не нужно. И бисер мне не нужен, и сукно не нужно, и даже водка не нужна. Мне нужны большие медные котлы для войска, пять котлов, и сорок рожнов для копий.

– Э! – на растяжку сказал капитан. – Рожны для копий! Железные! Нет, нам этим торговать нельзя. Царица не велит.

– А Илэлэку продали!

– Не продали, а дали, – сказал капитан. – Приходи к нам с войском, поклонись царице, и тебе тоже дадим. А так нельзя.

– Почему?

– Да потому что мало ли! – улыбаясь, сказал капитан. – Вот я дам тебе сорок железных рожнов, а ты насадишь их на копья – и на меня пойдёшь!

– Нет, – сказал Атч-ытагын. – Не пойду.

– Почему?

– Ты теперь сильный стал. У тебя теперь такой сильный шаман, что тебя никто не одолеет.

– Какой ещё шаман? – удивился капитан. – У нас никаких шаманов нет. У нас нельзя быть шаманом.

– А тот, – в сердцах сказал Атч-ытагын, – который землю нюхает, он кто? И который в солнце целится, зачем он это делает?

– А! – засмеялся капитан. – Вот ты о ком! Так это никакой не шаман, а это наш учёный человек. И он не камлает, и землю не нюхает, а он хочет узнать, что может на этой земле вырасти, и он не в солнце целится, а измеряет, как солнце может высоко взойти и когда оно растопит лёд…

– Э! – гневно сказал Атч-ытагын. – Какое ему до этого дело? Есть великие силы, которые всё это решают, и есть великие боги, которые это делают, а ему делать этого не надо! И знать ему этого не надо! И не надо ему по нашей земле ходить! Пускай убирается отсюда, пока наши боги на него не разгневались и пока остроголовый старик не забрал его к себе и не сожрал там с потрохами и не отрыгнул! Так и скажи ему, пока не поздно!

– Так ты что, – подумав, сказал капитан, – для этого сюда к нам и приехал, чтобы сказать такое?

– И такое тоже, – сказал Атч-ытагын уже почти спокойно. – Но я бы ещё и хотел продать тебе те пятьсот корякских оленей, о которых мы тут говорили. За двадцать пять рожнов. И я тогда пошёл бы на Хапая и отомстил ему и за своих людей, и за тех ваших ясачных сборщиков, которых он живьём на части резал.

Капитан ещё подумал и сказал:

– Мне надо посоветоваться с моими людьми. И с Дмитрием Ивановичем тоже.

– Дмитрий Иванович! – сердито повторил за ним Атч-ытагын. – Тогда я знаю, какой будет у тебя ответ!

– Вот и опять! – как будто весёлым голосом продолжил капитан. – Теперь тебе и Дмитрий Иванович уже не нравится.

– Он мне никогда не нравился! – сердито ответил Атч-ытагын. – Но твой новый шаман ещё хуже его.

– Да никакой он не шаман! – уже тоже сердито сказал капитан. – Хочешь, позову его сюда? И ты тогда сам посмотришь и увидишь, что он самый обычный человек!

– Нет, – очень упрямо сказал Атч-ытагын. – Когда я захочу посмотреть на него, я сделаю это без твоей помощи. А пока я оставляю тебя!

И он легко встал на ноги. Капитан встал вслед за ним. Атч-ытагын взял свой пояс с ножом и кисетом. Капитан взял саблю на ремне. Атч-ытагын сказал:

– Подумай, нужны ли тебе эти олени или мне можно будет принести их в жертву.

– Пятьсот оленей – великая жертва, – сказал капитан.

– Так на великое же дело жертвую!

– На какое? – спросил капитан.

Атч-ытагын внимательно посмотрел на него, подумал, но так ничего и не сказал, а развернулся и пошёл к двери. Капитан пошёл следом за ним.

Во дворе было много народа. Всем хотелось посмотреть на Атч-ытагына! А он шёл и никого как будто бы не замечал. Но когда он подошёл к своим нартам, то увидел стоящего там Черепухина, держащего в руках мешок.

– Что это? – спросил Атч-ытагын.

– Табак, – ответил Черепухин. – Сорок пачек.

Атч-ытагын кивнул, сел в нарты. Черепухин протянул ему мешок. Атч-ытагын взял мешок, громко причмокнул, и олени потянули нарты всё быстрей и быстрей. Следом за нартами побежали воины с копьями. Копья у всех были с костяными наконечниками, и это очень хорошо, подумал капитан и усмехнулся.

Вот, собственно, и всё. Больше ничего любопытного в тот день не было. Ну разве что ещё сразу после того, как Атч-ытагын уехал, капитана обступили его люди и спросили, чего хотел чукча.

– Да вот, – ответил капитан, – хотел продать нам пятьсот оленей, а взамен просил сорок железных наконечников для копий. Но я, конечно, не дал.

– А олени, конечно, ворованные, – сказал Хрипунов.

– Отбитые, – поправил капитан, – коряцкие.

– И всё равно это плохо, – сказал Черепухин. – Теперь надо быть настороже. Чукчи народ обидчивый.

А адъюнкт ничего не сказал. То есть он сказал, конечно, что-то, но очень негромко, Шалаурову, и они вместе ушли в съезжую. И после, капитан видел по окнам, они сидели там долго, жгли свет.