class="p1">— Договорился встретиться с другом, но он меня кинул, — Берти пожал плечами и снова покраснел. Теперь-то чего?

— Вы всегда встречаетесь с друзьями в музеях? — я осторожно покосилась на него. Может он гей? Нет, ну а кому такое еще в голову придет? Насколько я знаю парней, даже искусствоведы с историками предпочитают делить дружбу и профессиональные интересы.

— Нет, кажется, я его разбудил. И он меня послал. Сказал, мол, иди в музей, раз нечего делать. А я подумал, неплохая идея. Сколько я тут не был? Пожалуй, что с младшей школы. Впрочем, здесь ничего не меняется…

— Иногда они выставляют современное искусство.

— Боже упаси! — он округлил глаза действительно в священном ужасе. Как будто я нечистого помянула перед праведником.

Забавный парень.

— И если уж мы обрекли себя на это сомнительное развлечение, можем поскучать вместе…

Я подняла на него глаза. Знала, что увижу. Ну, да, стоит красный, вспотел даже. Наверное, предложение стоило ему огромных усилий. Пальцы слегка подрагивают. Для айтишника такое настоящий подвиг. Пусть другим это и покажется смешным. Но я ведь и сама, как говорит моя мама, ботан. И отлично знаю свою породу. Парни такого склада сидят с утра до вечера в своем мире, пялясь на экран монитора, где только строчки непонятных простым смертным символов. Краш у них на какого-нибудь персонажа аниме или Марвел. Ее фигурка, купленная за безумные деньги в магазине для гиков, стоит тут же, на столе. В окружении грязных кофейных чашек и коробок из-под пиццы. Во времена моих любимых старых мастеров такие неряхи создавали великие произведения на холстах. А современные гении пишут программы и двигают мир вперед. Этот парень, Берти, он из моего мира. Рядом с ним я чувствую себя спокойно, как с Лехой или как с Винтиком и Шпунтиком.

Я задумалась. Ведь я собиралась ходить по огромному зданию музея, страдать, переживать катарсис, очищаться от скверны и все такое. Но что-то расхотелось.

— Есть предпочтения? — я улыбнулась ему так, чтобы он понял, я не опасна. Я могу быть другом. Обычным бесполым случайным другом, который мне самой сейчас очень нужен. Мне нужен попутчик в поезде, персонаж, с которым можно поговорить в трудную минуту. С которым можно отвлечься от переживаний. А потом расстаться навсегда. Возможно, и он искал кого-то такого же. Или просто потерялся в незнакомом мире вдали от своего монитора.

— Единственный зал, где мне было бы интересно на последнем этаже. Хочу посмотреть работы Марии Сибиллы Мериан.

Я бы не удивилась, если бы он просто хлопнул пару раз глазами. Но он вдруг уточнил:

— Художница, которая придумала водостойкие краски?

В результате глазами хлопнула я. Сглотнула. Усмехнулась, чувствуя неловкость. Этот тип меня провел? Он не айтишник? Он искусствовед? Хотя какая разница. Он может быть даже политтехнологом. Но, по сути, айтишник. Это видно за километр.

Работ госпожи Мериан в зале нашлось всего две. Небольшие и не самые интересные. Мы поболтались немного по другим залам. Потом решили покинуть заведение ради, как Берти это назвал, чашечки кофе. Но, как выяснилось, мы оба так проголодались, что надолго засели в ближайшей от музея кафешке. Берти оказался все-таки не айтишником, а тем, кем представился — без пяти минут политологом. Я не удержалась, рассказала ему о своем проекте. Ну, потому что это единственное, о чем я могла сейчас говорить без сбоя сердечного ритма и кома в горле. А казалось бы! Еще месяц назад я жила только своей научной идеей. Как же быстро все изменилось.

Берти выслушал меня очень внимательно. Потом погрузился в долгие размышления. И я уже решила, что ему совершенно нечего мне сказать. Такое ни раз бывало даже с очень умными людьми. Они просто разводили руками, заявляя, что-то типа, ну, воля ваша.

И тут долговязый блондин с серыми как сухой асфальт глазами вдруг изрек:

— Кажется, что вы бросаете вызов науке, Мария. Но на самом деле, вы бросаете вызов обществу. И не только его верхушке. Вовсе нет. Ваше изобретение изменит к худшему жизнь простых людей.

— Что?! — я с такой силой брякнула чашкой о блюдце, что за стойкой вздрогнул бариста.

— Посудите сами, — он невозмутимо отпил свой кофе, — После того, как вы пройдетесь со своим аппаратам по всем более-менее уважаемым галереям, и выясните, что большая половина выставленных там экспонатов — подделки, посетители утратят интерес к живописи. Это, к сожалению, ожидаемые последствия. Стоит ли объяснять?

— Уж потрудитесь!

И с чего я решила, что он милый и безобидный? Сейчас его светло-серый взгляд высверлил во мне две кровоточащие раны. Отличную я выбрала нейтральную тему для разговора. Плакать хочется.

А он лишь хмыкнул, как будто ожидал от меня большего, но все-таки снизошел, пустился в пояснения:

— Допустим, вам удастся доказать, что львиная часть выставочных экспонатов картинных галерей — фальшивки. А я уверен, так оно и есть. Видите ли, люди всегда остаются людьми. Жажда наживы в большинстве случаев побеждает порядочность и даже страх наказания. Цена за честь в мире искусства просто смешная, знаете ли. Однако, искусствовед, преступивший закон и продавший подлинник, обязан заменить его такой копией, чтобы даже его коллеги не отличили ее от оригинала. Иначе он пропал. Но спасает его то, что в прошлом, да и в настоящем полным-полно талантливых художников, способных на качественную подделку. Ведь в живописи ценна концепция, не так ли? Чистая идея. А кто воплотил эту чистую идею: тот, кто ее придумал, его ученики или подражатели для рядового зрителя не так уж и важно. Но если люди узнают, что в галереях выставляют не шедевры, а их копии, купят они билет?

Я вздохнула. Ответа и не требовалось.

— Люди готовы перелететь океан, чтобы сфотографироваться рядом с «Рождением Венеры» и «Головой Медузы Горгоны» в галерее Уффици. А если вы объявите их фальшивками?

— Начнется расследование. Руководство галереи попытается найти подлинники, — вяло предположила я, понимая, что он прав. Он прав даже больше, чем Марко, который утверждал, что богачам мой аппарат лишь навредит. Берти раскрыл мне худшую перспективу. Я принесу вред простым людям. Я пытаюсь найти истину там, где она не нужна.

Он помотал головой:

— Людям по большому счету не важно настоящая перед ним картина или подделка. Она не чувствуют себя обманутыми. Мало кто из посетителей галерей настолько хорошо разбираются в живописи. Своим аппаратом быстрого распознавания подлинников вы подорвете доверие к художественным галереям. Как следствие, интерес к живописи упадет. Это обесценит старые картины, и сделает вклады в искусство малопривлекательными. Вы не только лишите миллионы людей возможности