как. Готовила-то она без одежды. Вернее, начинала в одежде, а вот к готовому блюду подходила, так сказать, не спустя рукава, а совсем уже без рукавов. Даже без рубашки.

Потом она решила, что мужчины перестали ее вдохновлять. Не знаю, с чего вдруг, но она увлеклась идеями Греты Тунберг. На кулинарном шоу перестала раздеваться, принялась готовить каких-то тараканов и растеряла всех подписчиков. Вследствие чего уверилась, что она лесбиянка. В этой запутанной схеме причинно-следственных связей я даже разбираться не хочу. Год назад у Софи появилась подружка — архитектор Моника. Спустя два месяца мне пришло приглашение на их свадьбу. А через полгода я узнал, что Софи беременна. И к тому же разведена. Оказывается, она изменила Монике с каким-то парнем, и однополый брак распался так толком и не начавшись.

— Я просто хотела родить нам с Моникой ребенка, — потом рыдала мне в плечо Софи, — А эта дура решила, что я вернулась к старому… ну ты понимаешь.

— А ты вернулась?

— Если честно, то секс с женщиной это как сосать резиновый член, — она вздохнула, — Вроде бы и форма та же, и пахнет не в пример приятнее, но все равно, чувствуешь подвох.

Одним словом, не вышло из Софи лесбиянки. А вот ребенок в животе очень даже вышел. Вернее, готовился к выходу.

— И что на этот раз? — она поставила на стол чашку с дымящимся кофе и поманила меня пальцем.

Я оторвался от дивана и, следуя ее совету, не заходя в ванную, переместился на высокий табурет возле стола в кухонной зоне. Есть я не хотел. Тем более того, что приготовили руки Софи. А вот от кофе не откажусь. Пусть от его оригинального вкуса в этом доме осталось одно название. Как ни странно, но моя недавняя неприязнь к напитку улетучилась. Знал бы я, чем теперь заменилась моя кофефобия, я бы ужаснулся. Но об этом потом. А пока я честно признался:

— Я влюбился.

Она уставилась на меня так, словно увидела у себя на кухне ранее упомянутую Грету Тунберг под руку с гигантским тараканом. Потом уточнила:

— Что-то новое попробовал? Кто продал?

— Нет, я правда влюбился. В девушку.

— Марко, — она вздохнула и глянула с укоризной, — Ты меняешь девиц раз в две недели. Стоило будить ради этого женщину на восьмом месяце беременности. Ты хоть понимаешь, как мне тяжело вставать с кровати?

Отчасти она была права. Последние два года я припирался к ней только в крайних случаях. Когда в моей жизни случалось что-то из ряда вон. К примеру, когда Джейн караулила меня у дома с ледорубом.

— Ты не поняла, я действительно влюбился.

Сначала мне и самому это «влюбился» казалось словом не из моей вселенной. Я не могу влюбиться. Тем более в кого-то конкретного. И изнемогать от желания быть рядом, чувствовать манящий запах ее тела, дотрагиваться до ее кожи, да хотя бы просто смотреть и говорить с ней. Но чем больше я повторял «влюбился», тем увереннее это слово во мне обживалось. Я влюбился. Влюбился. Теперь уже дыхание не перехватывало всякий раз, когда я это произносил. Я привык даже. Ну да, меня все еще пробивал озноб, но лишь острой, короткой конвульсией.

Я все-таки залез в телефон, показал Софи фотографию Маши, скаченную с ее профиля в соцсети. Она долго рассматривала ее, склонив голову на бок, потом поцокала языком и резюмировала:

— Эта девочка не шлюха.

— Я в курсе!

Софи пожала плечами:

— Не надо так вращать глазами. Шлюхи все, кто продаются и покупают. Кто видит мир в щель банкомата. Марко, да даже ты шлюха, если уж на то пошло. Причем, первая из всех нас. А вот она нет. Она не из нашего мира. Ты не сделаешь ее счастливой, потому что рано или поздно затянешь на нашу темную сторону. Так что, если ты ее любишь, оставь ее в покое.

Не знаю почему, но слова беременной проститутки, ранили меня куда больнее, моих собственных ночных мыслей. Прямо полоснули ножом по сердцу. В горле снова распух ватный ком, надавил на заднюю стенку до боли, под языком заныла тоска, а перед глазами все поплыло.

— Ничего себе… — выдохнула мне в лицо Софи, — Марко Сеймур плачет. Можно я сниму на телефон?

— Где твое сострадание? — я вытер лицо и, схватив чашку, осушил в пять глотков.

— Хочу послать этой Марии донат. За всех девчонок, которых ты трахнул в сердце без зазрения совести.

— Чего ты ерничаешь! Себя же ты к ним не относишь!

— Как знать, — она дернула плечом.

— Да брось ты, Софи! Мы с тобой половинки одного гнилого яблока. Ты относишься к мужчинам так же, как я к женщинам. Мы бессовестные потребители.

— Может быть я в ужасе, какая настигает расплата, — она вздохнула, — Сильно накрыло?

Я выдохнул, вдохнул, потом признался:

— Так сильно, что я потерял берега. Не понимаю, что делать. И кажется, уже натворил глупостей.

Палец автоматически ткнул в иконку WhatsApp.

За остаток ночи я послал ей десять сообщений. Девять из них удалил. А одно… одно удалять уже не имело смысла, потому что она его только что прочла. И все. Назад пути нет.

Перед глазами поплыло. Я вспомнил вчерашнюю ночь. Ее пальцы на моем затылке, ее запах, свежий с нотками цитруса, ее глаза как окна в ад, ее губы, мягкие, от которых нет сил оторваться. А внутри пульсирует натянутой струной «Зачем, зачем». Я понимал, что так неправильно, что я не могу так с ней, но остановиться тоже не могу. Я мял и тискал ее тело привычными движениями, и с ужасом понимал, что она растворяется в моих ласках. Она принимает их, она хочет большего.

— Пойдем отсюда!

Я словно со стороны услыхал собственный голос. И ужаснулся. Хотел оттолкнуть ее от себя, крикнуть, что я не это имел в виду. Что ей пора домой. Но вместо этого, поймав ее согласие, обхватил за талию и притянул к себе. С такой животной силой, что ее бедро впечаталось в мое. Внутри тела пульсировало желание. Оно рвалось наружу в жестах, в словах, в рваном дыхании. В кэбе мы снова слились в поцелуе. Ее мягкое, согласное на все тело, ее жар, ее стоны, — она сводила меня с ума. В лифте… Я чуть не раздел ее в лифте отеля. Что меня остановило? Всего-то две же старушенции, которые вжались в металлические стены кабинки с масками ужаса на морщинистых физиономиях? Что вообще делали пожилые леди в два часа ночи в лифте? Неужели Бинго теперь