бутылке, наверстывал, стремился выпить то, что не выпил на войне, однако в отличие от сына себя контролировал. Валера же этого делать не умел, а может быть, и не хотел.

Понятно моему брату после службы в армии полагался отпуск. Но, этот отпуск у него отчего-то затянулся.

Все дни брат проводил дома. На улице он если появлялся, то ненадолго: прикупить бутылочку винца. Деньги Валера выбивал у матери. Она у нас была «кассиром». Отец, если было невмоготу, ложился в больницу на лечение. Порой мне казалось, что он там прячется от Валеры. Я понимал отца, и сам был готов от него прятаться, да и мать домой после работы перестала торопиться. Брат напивался до чертиков.

Однажды, Валера чуть было не вывалился из окна. Хорошо, что отец оказался рядом и подхватил его за ноги. От крика отца у меня волосы встали дыбом. В считанные секунды я и мать подскочили к нему, и мы вытащили Валеру из черной пропасти распахнутого настежь окна.

Я долго не мог успокоиться. Отец целый час не отходил от брата и держал его за руки. Мать была тут же. До сих пор я не пойму, как все произошло. Отчего Валера перепутал окно с дверью.

Из небытия меня вывел звонок Семена. Он минут десять звонил и звонил в дверь. Я не сразу открыл.

— Что стряслось? — «тыкался» Семен с вопросами то к моей матери, то к моему отцу. Они были заняты, крутились возле Валеры. Я пожалел двоюродного брата и все ему объяснил.

— Да, — сказал он, — Валера начинает тяготиться этой жизнью. Возможно, он готов принять помощь, может быть, чем черт не шутит и поднимется. — Семен еще что-то говорил. Я кивал ему головой, однако его уже не слушал. Глядя на суматоху в доме, вокруг Валеры я шептал себе под нос:

— Нет, я не дядя Коля. Валера — не дядя Коля. Больше всех из нас похож на него Семен. — Как только это до меня дошло, я ввалился в комнату брата и закричал:

— Мам, пап вот смотрите, вот он дядя Коля, — и показал пальцем на двоюродного брата.

Все вдруг на минуту замолкли. Лицо матери и без того красное еще сильнее покраснело. Мне показалось, что она тогда поняла, впервые за всю свою жизнь, отчего нет спокойствия в семье. Мать готова была заплакать. Глаза ее заблестели… Однако она сдержала себя и не заплакала.

3

На следующий день Валера встал, как ни в чем небывало, оделся и пошел в магазин. Вернулся он быстро. Стакан вина заставил его окончательно забыть о произошедшем случае. Не знаю, с каких пор брат перестал привечать своих друзей. Я даже не заметил, когда это случилось. Вначале он отогнал от себя двух парней, которые вместе с ним демобилизовались из армии. Они часто составляли ему компанию. Скоро пришел черед и друзей по двору. Валера перестал делиться. Даже отец, хотя он и желал потянуть рюмочку, был отодвинут им в сторону. Доза, которая требовалась брату, постоянно увеличивалась. Пил Валера неторопливо, смакуя. Рядом лежала книга. Странно, но брат отчего-то пристрастился к литературе. Читал он в основном приключенческие книги. Это его забавляло.

— Вот жизнь, — говорил он мне или же Семену. Двоюродный брат приходил не часто. Однако стоило ему появиться у нас, как Валера, отодвигал бутылку и лез к нему с вопросами. Семен для него был эталоном ума, он любил с ним поговорить. Мне нравилось слушать их разговор. Валера о себе говорил как о пропащем человеке. В его словах порой звучало:

— Я, что? Мне уже не выкарабкаться, одним словом — «алкаш». А вот Колю я бил и буду бить. Он не должен идти по моим стопам. Ладно, училище он мое окончил, но в остальном для него примером должен быть ты, или пусть тот, как его, ну брат матери?

— Дядя Коля! — подсказывал Семен.

— Да, правильно дядя Коля.

Валера погибал на глазах. Просветления не произошло. Его пьянство было болезнью, при том неизлечимой. Помочь ему ничем нельзя было. Больной не хотел быть здоровым и потому он не мог вернуться в ту жизнь, которая была раньше, хоть будущее и страшило его.

После службы в армии Валера работать так и не начал. Чтобы не попасть в число тунеядцев он скрывался от милиции. На улице бывал лишь по нужде — из-за бутылки вина, затем, когда одной было мало из-за двух, трех…

Однажды из магазина вместе с бутылкой он притащил какую-то женщину. Да, самую настоящую женщину, в годах, к тому же грязноватую.

Мать пыталась ее прогнать.

— Уйди, зараза. Куда лезешь. Парню всего двадцать лет, а тебе? Поезжай к себе, что тут тебе пересадочный пункт, вокзал? — кричала мать.

— Я буду у вас жить. Твой сын меня любит. Скоро мы с ним ребеночка «сварганим». Вот так, — и Маша, так звали эту тетю, засмеялась, громко и взахлеб.

Подруге Валеры не нравилось, когда я к ней обращался: «Тетя Маша». Она на меня ругалась матом и обзывала пи…. Я с ней не связывался. В конфликты не вступал. Тетя Маша была недовольна жизнью, и часто напившись, любила поплакать.

Из особой жалости она как-то вдруг принесла в дом котеночка. Потом у нас появилась собачка. Подруга брата явно была ненормальной. И нас делала дураками. Мать хотела сдать ее в милицию, но Валера сказал:

— Я сброшусь с окна. Мы все перепугались и не стали трогать Машу.

Она была лет на двадцать старше моего брата. Вначале их разница в возрасте бросалась в глаза. Я не мог даже представить, как могло такое случиться. Что он в ней нашел.

Вечером у нас в квартире появился участковый милиционер. Его встретила мать. Отец находился в больнице и многого из того, что у нас происходило, не видел, а то умер бы намного раньше отведенного ему срока.

— Вы будете Вера Кондратьевна? — спросил участковый.

— Да! — ответила мать.

— Кем вам приходиться Мария Федоровна, — и милиционер назвал ее фамилию.

— Я, знать такую не знаю, — ответила мать. Минут двадцать она разговаривала с участковым и сумела отделаться от нашей случайной квартирантки. Валера хотел влезть в их разговор, но я его остановил:

— Молчи, и не высовывайся, иначе тебя заберут вместе с ней. Ты, что хочешь в каталажку? — И он затих.

Мать обрадовалась, что тетю Машу забрали.

— Слава Богу, — сказала она мне, — отделались. Разве это женщина. Она даже за собой не могла убраться. Белье у нее грязное, постель менять не хочет. Постирать и то