— Мы заставим своего короля принять единственно правильное решение… — Жолкевский улыбнулся и приподнял бокал, салютуя им Делагарди.

Глава 5

Глава 5

Москва

1 октября 1608 года.

Прибытие в Москву я, по своему обыкновению, осуществил ночью. Зачем сотням, если не тысячам, зевак смотреть на обозы и гадать, что в них? Ну и меньше суеты, больше времени на то, чтобы оправиться, помыться, пообщаться с семьей. Приезжая утром или днем, я бы сразу же окунулся в дела. Все бояре, что находятся в Москве, поспешили бы выражать свои самые искренние и верноподданнические чувства. Не сомневаюсь, что дел накопилось.

Так что нужно хотя бы десять часов, чтобы прийти в норму. Это только кажется, что путешествовать в карете легко и непринужденно. Нет, по мне и на коне лучше, если, по крайней мере, чередовать езду верхом. Кареты жесткие, скрипящие, каждый ухаб, даже маленькая ямка — трагедия внутри украшенного ящика. Сам виноват, все никак не оборудую свои выезды рессорами. Жду, пока каретная мануфактура начнет, наконец, работать, чтобы сразу же взять в свои выезды русские кареты с рессорами, отличными диванчиками внутри, утепленные и даже с небольшими печками.

Опыт работы мебельной фабрики, удачный опыт, позволяет осваивать и новые производства.

— Государь, коли можно, не говори… прости, государь, — Ермолай плюхнулся на колени и бил поклоны.

Этот разговор состоялся перед последним переходом, уже под Москвой. А просил Ерема за то, чтобы я не выдал Ефросинью. Это Фроська прислала письмо с весьма подробным разговором с Ксенией, в ходе которого открывались некоторые подробности очередного заговора против меня. Но не мольбы моего «походного» телохранителя повлияли н то, что я не собирался сдавать Фросю, а здравый смысл. Ну, скажу я, что это Фрося, или дам понять, что она рассказала про заговор, Ксения тогда перестанет ей доверять. А Фрося — верный мне человек, ее присутствие возле царицы позволит узнать, если вдруг жена решит, что наступил конец нашей совместной жизни, как, собственно, и моего существования.

Как же это гидко, противно, следить за собственной женой! Но можно сколь угодно себя презирать, вот только реальность куда как порочна. А за Ксенией присматривают… Стоп! Так это же, получается, слухачи, что следят в Кремле, подчиняются Годунову! Он же Глава Тайного Приказа.

Интриги, мать его, Мадридского двора. Ну угомонитесь уже, работайте! Месть, жажда наживы, возвышения — вот те мотиваторы, которые, оказывается, у многих сильнее, чем желание величия отечества, стабильности, понимания завтрашнего дня и чувства защищенности. Хотя о чем это я? Разве через четыреста лет что-то изменилось? Меняется только этикетка, а пойло все то же.

— Я не стану говорить об участии Фроськи в деле. Но и ты обабился в конец. Может, мне было бы проще подле себя Фросю держать? — сказал я и понял, что слова не только двусмысленные, но и явно оскорбительные для Ермолая.

Но не извиняться же. Да и, вправду, Еремка под каблук залез и только оттуда одним глазком выглядывает. Я так же многое Ксеньке позволяю, вон лекарни открывать, или школы. Но я человек из будущего, для которого такое крепостное право в отношении женщин, чуждо. И то, я одергиваю Ксению и не даю ей сильно «разгуляться» в политике. А Фрося как хочет, так и крутит своим мужем, хотя, явно любит своего «однорукого бандита».

— Ты вот что, Ерема, хватит лоб о землю бить, а пошли кого быстрого, но молчаливого и исполнительного, чтобы передал Захарию Петровичу Ляпунову, кабы встретил у стен города, будет ему задание. Если его нет в Москве, то тихо, не привлекая внимания, найти, — загрузил я делом Ермолая.

Годунов… а я ведь хотел, чтобы он стал некоторым противовесом в вероятных боярских дрязгах. Пока бояре уживаются, есть некоторые группки, но, скорее, формируемы личным отношением, по возрасту, да кто с кем женится, да дела ведет. Ни я, ни кто иной, не видит признаков тенденций к заговору. Не докладывал и Матвей Годунов, который, как мне кажется, все же неплохо работал.

Были сообщения, что Строгоновы «пробивали почву» о намерениях Скопина-Шуйского. Не напрямую, но во время военной инспекции Михаила Васильевича в вотчинах Строгоновых, на хмельную голову, с ним пытались говорить. Мишка отмахнулся, даже за саблю хватался, пока ему девку не подсунули для успокоения. Женатый же человек мой головной воевода! Я сам погулял на свадьбе Михаила и дочки моего министра экономики Василия Петровича Головина. Александра Васильевна — чудо, как хороша, а Скопин-Шуйский по бабам ходит… Выскажу ему. Государь — это еще поборник, а, скорее, законодатель морали и нравов.

Что касается Строгоновых, то они, конечно, занервничали. И это было предсказуемо. Хотя напуганы изрядно и не делают резких движений. Во-первых, проверки показали, что они не доплачивают в казну изрядное количество серебра, заведомо повышают цены на соль. Есть у них серебряный рудник, о чем было мне доложено самими Строгоновыми, но объем добываемого серебра был занижен. Добывали они для себя и медь, железо. А теперь, когда все эти недоимки изымаются, а я заставляю ставить уже третий медеплавильный заводик на Каме, их благолепие закончилось. Уверен, что они все подсчитали и поняли, что при условии интенсивной работы, их доход может вернуться на прежние позиции, даже с учетом налогов. Но это же нужно работать!

А Скопин-Шуйский ездил в Соликамск и другие селения Пермского края и Урала, чтобы определить, сколько оружных людей в тех местах и какое у них вооружение и выучка. Это был мой указ, по которому все оружные люди должны быть под учетом. Иметь вооружение никому не возбраняется, как и боевого коня, но я ограничивал двумя сотнями количество боевых холопов у бояр. Хочешь больше? Плати за воинов дополнительный налог! Ну а глава воеводства будет отвечать за то, чтобы все воины были под учетом. Хочет? Пусть выдает бумажки на ношение оружия, или ведет, какой иной учет. На самом деле, в этом времени, не сказать, что в России большой процент вооруженных людей по отношению к мирянам. Так что воевода, интересующийся делами в воеводстве подобное знать должен. Ну и проверки поспособствуют порядку, в том числе и в делах самого воеводы.

— Почему меня не встречает царица? — спросил я, лихо спрыгивая с коня.

Все молчали.

— Где Ксения Борисовна? — строго спросил я.

Подошел Лука Мартынович и тихо, чтобы минимизировать возможность услышать остальным, сказал:

— Она