Над лагерем, что располагался прямо перед ними, реяло знамя, которое Каладин видел в книгах. Темно-синее, с белыми глифами «хох» и «линил», стилизованными под меч и корону. Дом Холин. Королевский дом.

Обескураженный Каладин окинул взглядом другие войска. На востоке открывался вид, о котором он знал из десятка разных историй, детально описывавших кампанию короля против предателей-паршенди. Каменная равнина — такая громадная, что невозможно увидеть ее противоположную сторону, — расколотая трещинами и ущельями двадцати—тридцати футов шириной. Они были такими глубокими, что растворялись во тьме и создавали беспорядочную мозаику из неровных плато. Обширное пространство походило на разбитую тарелку, которую собрали из черепков, но между ними ­ос­тались зазоры.

— Расколотые равнины, — прошептал парень.

— Что? — спросила спрен ветра. — Что не так?

Каладин покачал головой, сбитый с толку:

— Я потратил годы, пытаясь добраться сюда. Этого хотел Тьен — по крайней мере, в конце. Попасть сюда, сражаться в армии короля...­

И вот Каладин здесь. Наконец-то. Случайно. Он едва не расхохотался от абсурдности происшедшего. «Я должен был догадаться. Я должен был понять. Мы с самого начала ехали не на побережье к тамошним городам. Мы ехали сюда. На войну».

В этом месте действовали алетийские законы и правила. Он ожидал, что Твлакв будет избегать подобных встреч. Но здесь и пла­тили лучше, нежели где-то еще.

— Расколотые равнины? — спросил один из рабов. — В самом деле?

Остальные столпились рядом, разглядывая пейзаж. От возбуж­дения они забыли о своем страхе перед Каладином.

— Это и впрямь Расколотые равнины! — воскликнул один из рабов. — Вон там армия короля!

— Может, здесь мы найдем справедливость, — сказал другой.

— Я слышал, в королевском доме слуги живут не хуже богатых торговцев, — заметил третий. — С рабами там тоже должны обращаться получше. Мы будем на воринской земле — нам даже жалованье станут платить!

Это правда. Рабам полагалось небольшое жалованье — половина от того, что платили бы свободному, что уже меньше суммы, на которую за ту же работу мог рассчитывать полноправный гражданин. Но хотя бы так, и законы алети были на их стороне. Только рев­нителям, которые все равно ничем не владели, можно и не платить. Ну и еще паршунам. Но паршуны же скорее животные, чем люди.

Раб мог отдавать жалованье в счет выкупа и через много лет труда заработать свободу. Теоретически. Пока фургон катился вниз по склону, остальные продолжали болтать, но Каладин перебрался в его заднюю часть. Он подозревал, что истории о жалованье рабам — всего лишь уловка, предназначенная для того, чтобы сделать их покорными. Выкуп громадный — много больше той суммы, что платили за раба, и его просто невозможно выплатить.

У предыдущих хозяев Каладин требовал, чтобы жалованье от­давали ему. Они всегда находили способ его обмануть — предъявляли счет за крышу над головой, за еду. Таковы уж светлоглазые. Рошон, Амарам, Катаротам... Каждый светлоглазый, с которым Каладин встречался, будучи рабом или свободным человеком, показал себя испорченным до мозга костей, невзирая на внешнюю красоту и изящество. Они походили на гниющие трупы, обряженные в красивые шелка.

Остальные продолжали говорить о королевской армии и о справедливости. «Справедливость? — размышлял Каладин, прислонившись к прутьям. — Не уверен, что эта штука существует». И все же он не мог не думать кое о чем. Там была армия короля — армия всех десяти великих князей, — пришедшая на Расколотые равнины, чтобы воплотить Договор Отмщения.

Если и была на свете вещь, о которой он тосковал, то это возможность держать копье. Снова сражаться, искать способ стать тем, кем он был раньше. Человеком, которому не все равно.

Если подобное вообще могло случиться, то только здесь.

«Я видел конец, я слышал, как его называли. Ночь скорбей, Истинное Опустошение. Буря бурь».

Записано первого нанеса, 1172, 15 секунд до смерти. Наблюдался темноглазый юноша неизвестного происхождения.

Шаллан не ожидала, что Ясна Холин окажется красавицей.

Такую величественную, зрелую красоту можно встретить на портрете какой-нибудь знаменитой ученой прошлых лет. Шаллан поняла, что наивно предполагала увидеть безобразную старую деву,­ вроде тех суровых матрон, что обучали ее все эти годы. Как же еще могла выглядеть еретичка сильно за тридцать, все еще незамужняя?­

Ясна оказалась совсем другой — высокой и стройной, с гладкой кожей, узкими черными бровями и густыми волосами цвета темного­ оникса. Часть волос была забрана вверх и завернута вокруг маленького золотого украшения в форме свитка, которое удерживалось при помощи двух длинных шпилек. Остальные волосы ниспадали ту­гими локонами принцессе на плечи. Если же вынуть все шпильки, то, вероятно, волосы окажутся той же длины, что у Шаллан, — ниже середины спины.

Лицо у нее было почти квадратное, глаза — бледно-фиолетовые. Она слушала мужчину в одеянии харбрантских королевских цветов — рыжевато-оранжевого и белого. Светлость Холин была на несколько пальцев выше этого человека... похоже, слухи о росте алети ничуть не преувеличены. Ясна бросила взгляд на Шаллан, отмечая ее присутствие, и вернулась к беседе.

Буреотец! Эта женщина выглядела именно так, как полагалось сестре короля. Сдержанная, величавая, в безупречном сине-сереб­ристом наряде. Как и платье Шаллан, одеяние Ясны застегивалось по бокам, и у него имелся высокий воротник, хотя грудь принцессы куда полнее. От талии вниз юбки расширялись и падали на пол широкой волной. Рукава длинные, и левый застегивался, пряча защищенную руку.

На свободной руке виднелось необычное украшение: два кольца и браслет, соединенные цепями, что удерживали треугольную фигурку из самосветов на тыльной стороне ладони. Духозаклинатель. Этим словом называли как людей, которые выполняли соответствую­щее действие, так и устройство, благодаря которому оно выполнялось, — фабриаль.

Шаллан старалась получше рассмотреть большие мерцающие самосветы. Ее сердце начало биться чуть быстрей. Духозаклинатель­ выглядел в точности как тот, что они с братьями нашли во внутреннем кармане отцовского сюртука.

Ясна и человек в оранжево-белом одеянии направились в сторону Шаллан, продолжая разговаривать. Как поведет себя Ясна теперь, когда возможная будущая ученица наконец-то настигла ее? Рассердится из-за опоздания? Шаллан нельзя было ни в чем обвинить, но людям свойственно думать, что тот, кто ниже их по статусу, способен на неразумные поступки.

Как и величественную пещеру, в которой она уже побывала, это помещение вырезали в скале, но оно было обставлено куда богаче. С потолка свисали изысканные люстры, украшенные заряженными самосветами, в большинстве своем темно-фиолетовыми гранатами, которые относились к наименее ценным камням. Даже если так, все равно одно лишь количество ламп, излучавших фиолетовый свет, превращало люстру в маленькое состояние. Еще больше Шаллан поразили симметрия узоров и красота этих драгоценных подвесок, которые висели на каждой люстре.