там могли выбрать своим вождем Гитлера?» «И что там делают немецкие коммунисты? Куда они подевались?» «Неужели нельзя остановить эту войну?». Такие мысли каждый день возникали в голове молодой учительницы, терзали ее, выбивали из сил. Может быть, она не всегда вопрошала к себе именно такими фразами, но суть от этого не менялась. Война уничтожила привычную шкалу ценностей, сбила мировоззренческие настройки, разрушила привычные культурные штампы. И не только у Ривы… Но мы-то говорим о ней, вот и получалось, что растерянность и нерешительность, которые в первые дни наблюдались у девушки, были вызваны вполне понятными, даже очевидными, вещами.

И только семья, ее семья, оставалась тем камнем, за который ее мозг сумел зацепиться, дабы не сорваться в пучину ужаса и отчаяния, который внушала война.

Рива шла по вечерней улице. Город быстро скатывался в летнюю ночь. Комары, которых у Днестра всегда превеликое множество, по вечерам носились толпами в поисках крови. Настроение было минорное.

— Рива Абрамовна! Здравствуйте!

Ей навстречу шел Йонка Деген. Молодой, вихрастый, невысокий, с живыми черными глазами, чуть грубоватыми чертами лица и веселым озорным характером, этот парень был ходящим складом пиротехники. В нем все бурлило, взрывалось, его поступки бывали совершенно непредсказуемыми. Он был талантлив, как черт, и у него было два пути — в гении либо на самое дно… Правда, преступником тоже мог бы стать гениальным. Но! Дегены были уважаемой семьей! И Йонку ждало какое-то престижное будущее. Его родители были в этом уверены. А сам паренек про это и не думал. Он жил каждым днем, жил, и был в этой своей непосредственности так хорош! Не смотря на свое настроение, Рива заулыбалась!

— Йонка! Добрый вечер! Как поживаешь?

— Это что, такое проявление вежливости, Рива Аб…

— Йонка, мы уже говорили, что вне школы ты можешь меня называть по имени, Ребекка, мы же в «Синей блузе» друг друга только по именам называли.

— Так я же не успел…

— Рос бы чуть быстрее, и успел бы, — пошутила девушка, — ничего и на твое время что-то интересное найдется. Да, тебе Валик Куняев привет передавал.

— Здорово, вы что, его видели? — удивился Йонка. И на его лице тоже появилась улыбка, удивительно, но он с Валиком прекрасно дружили, не смотря на большую разницу в возрасте.

— Да, видела, в Жмеринке, он помог мне до Могилева добраться, в первый день войны.

— Да… — лицо Йонки стало серьезным, — а знаете, Ребекка, он ведь к вам относится…

И парень стал мучительно подбирать такое слово, которое бы соответствовало слову «любовь», но не было именно им, да еще и подходило ко всей этой ситуации. Ребекка опять улыбнулась.

— Йонка, пусть наши с Валиком отношения останутся между нами, разве тебе не говорили, что вмешиваться в чужие чувства неприлично…

— Ну… — засмущался паренек. Потом, уловив, что волна разговора стала все-таки серьезной, добавил:

— А мы послезавтра уезжаем… Нас эвакуируют. Мама говорит, что это ненадолго, но если ненадолго, то зачем ехать?

Рива подала плечами.

— Сейчас многие уезжают. Все-таки идет война. А чем дальше от войны, тем спокойнее.

— А вы не собираетесь ехать? Вот вы же комсомольская активистка, их тоже эвакуируют, так папа говорил.

— Если будет возможность всей семьей эвакуироваться, то конечно же, но пока что такой возможности нет. Мы все тут. Аарона, мужа Мони забрали на фронт. У нас в семье маленький ребенок, как ему будет в эвакуации? Да и не дойдут немцы до Могилева, я уверена.

— Угу… — так же серьезно пробурчал Йонка. Пожал Риве руку и сказал:

— До свиданья, прекрасная Ребекка, звезда на небосклоне Куняева!

И быстро убежал, чтобы не получить щелчка по макушке, которым молодая учительница готова была одарить школьника-проказника.

На этом «проказы» Йонки Дегена не закончатся. Из поезда, по дороге в эвакуацию он сбежит. Припишет себе три года и отправится на фронт, закончит танковое училище, будет командиром танка. На фронте он напишет стихи, которые многие будут считать самыми пронзительными и правдивыми стихами о войне.

Глава двенадцатая. Эва

24 июня 1941 года.

Как быстро они собрались и перенесли вещи домой! А дома папа и мама уже ждут. Перво-наперво стали располагать прибывших — маленькое чудо по имени Мэрион, а потом и Моню. Старшая больше всех суетится, даже как-то непривычно. Обычно она медлительная, спокойная, как паровой каток. А вот Мэри наоборот, сегодня очень неспокойная, старшая постоянно недосыпает из-за нее, надо обязательно вставать ночью и девочку покормить: кушать эта кроха любит, после еды засыпает, вот и сейчас спит крепко, как будто ее ничего не касается.

— Теперь она дома, вот и спит крепко, — это тихо говорит Лейза, мамочка. Она такая хорошая, такая добрая… Это все Арончик, он не хотел, чтобы мы все жили вместе, ну, как-то бы разместились, хватило бы места и ему, и Мэри, только почему-то он настаивал на том, чтобы они снимали квартиру. Глупости — только лишняя трата денег. Так говорил папа. А я всегда помню, что говорят родители. И папа у нас самый умный. Так все говорят. Я слышала, что его хотели сделать раввином, только папа почему-то отказался. Наверное, мама говорила, что он драться любит, с таким характером учил бы других очень-очень доходчиво. Хотя нас никогда не бил. Наверное, потому что мы хорошие и послушные.

Эва не удержалась и подошла к зеркалу. На нее смотрела девочка-подросток, чуть угловатая, но с правильными чертами лица, красивыми глазами, полными губами и ямочками на щеках. Ха! Она точно знала, что красивая, кроме того, считала себя папиной и, особенно, маминой любимицей. Ну и что, что папа выделяет Риву, все равно втихаря от мамы он её постоянно балует, а мама балует втихаря от папы.

А Рива самая строгая. У нее не забалуешь. С ней нет смысла препираться, это Моню я всегда переспорю: та от меня устает, и я могу делать все, чего хочу. А вот Ривка — нет, Ривка не такая. Спорить с нею себе дороже — и голос сорвешь, и сделаешь так, как она хочет. Стальной характер! Не зря ей дают быть классной дамой у самых сорванцов. Ух, завернула предложение, да еще со старорежимными оборотами. А что? Ну чем наша Ребекка не классная дама? А ничем! Она красиво смотрится в строгой учительской одежде, но не дама, она вулкан! А против вулкана не попрешь, вот и приходится подчиняться. Но про себя Эва знала, что обе сестры не упустят момента, чтобы ее хоть чем-нибудь не побаловать. А сколько раз они