и невероятный испуг во всех точках его тела — он дрожал так сильно, что, казалось, дом способен сместить. Наёмника даже пробрало на смех — он прекрасно понимал, что вовсе не такой исход был ожидаемым, но стоило ему засмеяться, как он тут же упал в кресло, задыхаясь от приступов кашля.

— Тебе не кажется странным то, что люди выбирали в свой дом бордовые обои? — начал вдруг Эл.

— Что?

— Ну, обои… Знаешь, они, типа, бывают разные. Морского прибоя, белого инея или другой херни — от отца слышал. Но бордовые… Чёрт, они же как кровь. Прикинь: мерзко, наверное, жить в кровавом доме?

— Никогда не задумывался об этом… Но да.

— Ага… — повисла гробовая тишина, которую изредка разрывали стоны из подвала. — А они?..

— Мертвы. Оба. Один в процессе, другой — уже.

— Ясно… Ты же не поступишь так со мной, да?

— Не знаю, — закинул он ногу на ногу. — А как должен?

— «Простить и отпустить» — слишком тупо, да?

— Да.

— А как ты их? Ну… Ты понял?

— Когда я вошел на первый этаж — сразу приметил дверь в подвал. Вокруг было темно, но я увидел, что лестница на второй — это часть потолка над лестницей в подвал — тонкая и полностью деревянная. План созрел почти мгновенно.

Царство тиши разбивал тик часов на руке у наёмника — столь сильной и глубокой стала тишина. Уильям смотрел на старые вазы, на фотографии старика, живущего здесь, на те самые бордовые обои со странным узором. В его голове вертелось решение, к которому не очень хотелось приходить.

— Слушай, а почему эти дома такие… обжитые? — спросил он у пленника.

— А… Я знал, что тебя это удивит. Ту границу… переправу, что ты видел, закончили совсем недавно. До тех пор люди жили здесь.

— Совсем как раньше? — удивился Хан.

— Совсем как раньше. А когда всё закончилось — некоторые из них не захотели разрушать созданной ими идиллии, и они оставили тут всё, как есть, изредка навещая подобные места — сам видишь. А единицы вообще…

— Откуда знаешь?

— Это… тот рассказал, — опустив глаза, говорил здоровяк. — В синей рубашке… Ну, ты видел его.

— Видел.

— Он «с нами» очень долго… Чертовски выносливый сукин сын.

Хантера вновь накрыл приступ кашля. Задыхаясь, наёмник схватился за грудь и принялся стучать себя в слепой надежде на неведомое ему спасение.

— Что, всё совсем хреново?

— Да. Ты сказал… Говоришь, у тебя ничего не осталось, да? Ха. Взгляни на меня: я — большой пятидесятилетний идиот, который умирает от рака лёгких и стал наёмником лишь для того, чтобы работать на лекарство, в надежде ещё немного пожить. Я как белка… в этом колесе. Веришь или нет, но четыре года я отрицал любое проявление насилия или людей вообще — терпеть не мог это грёбаное оружие, а потом… — он ещё раз взглянул в лицо своему пленнику и всё решил. — Пора убираться отсюда, — нож медленно разрезал пучки старой резины и меди.

— Крепко же ты меня привязал.

Но наёмник молчал и смотрел в пол. Они вышли из комнаты и медленно, не без подозрений, направились к лестнице. Хантер оглянулся и увидел тот же самый страх в глазах громилы, что и был до этого. У самой пропасти он остановился и вновь начал судорожно кашлять.

— Иди… кх-кх-кх… А… кх… Я… Я сейчас… кх-кх-х-х…

Эллиот молча хлопнул его по плечу и направился к лестнице. Стоило мужчине ступить на шаг вниз, как наёмник умолк и медленно зашагал за человеком. В тот миг, когда они были у провала, Эл остановился и уставился вниз. Убедившись, что расстояние между ними минимально, охотник заговорил нарочито громко:

— Эй! Есть еще кое-что, что я хочу тебе сказать…

Из темноты раздался выстрел. Наёмник, который в эти секунды стоял затылком к затылку с мужчиной, схватил его за воротник и развернул. Лицо Эллиота застыло в гримасе боли. Пробитый насквозь в некоторых местах бронежилет почти защитил его от смерти. Почти: из его шеи шло обильное кровотечение — рваная рана. Кровь попадала в лёгкие, принося эйфорию и в то же время невыносимую боль, а при попытках кричать у него выходили лишь слабые хрипы.

— Ты был прав: «против» куда больше обстоятельств, чем «за».

Уильям достал нож и, вонзив его через шею вертикально вверх, пробил громиле голову. Убедившись, что тот умер, отпустил уже бездыханное тело вниз — в ту самую тёмную пропасть. Дело было завершено. Уходя, наёмник вернулся в подвал. Вернулся только ради того, чтобы забрать пустое ружье, а после включить там свет. Лишь крики боли и сожаления следовали за Уильямом «Из Джонсборо» Хантером до самой границы города, и лишь монотонный серый рассвет приветствовал его в окне импровизированного убежища, которым служил домик на перекрестке 19 Вест Авеню и 3300 Норд Роуд.

Он сидел в кресле и смотрел на маленькое озеро, у которого располагался дом. Небольшой дождь из чёрно-серых туч молотил по поверхности, разбивая идеальное отражение неба на мелкие кусочки. Прошло несколько часов, и позади наёмника раздался щелчок затвора.

— Наконец-то… — прошептал Хантер. — Что так долго? Стреляй, раз целишься…

Глава 4. Обычный рабочий день

— Чтобы отвести затвор у полуавтоматического пистолета типа Colt 1911, необходимо схватить ствол и, не отпуская пистолета, потянуть его на себя до упора, — Хантер начал монотонную речь, не отвлекаясь от падающих на озеро капель дождя. — Как только услышите характерную тяжесть в хватке — отпускайте — пистолет готов к выстрелу. Чтобы прицелиться с полуавтоматического пистолета типа Colt 1911, необходимо…

— Хватит, — ответил низкий, но чистый мужской голос позади него. — Во-первых, это SmithWesson SW1911 — модификация, знаешь ли. А во-вторых, несмотря на иногда возникающее желание убить тебя, у нас с тобой общие цели. Тем более, что желание это возникает довольно редко — когда ты становишься старым мудаком.

Обоих пробило на лёгкий смех. В соседнее с наёмником кресло сел темнокожий наёмник. Он был высоким, пускай и не дотягивал до роста Хантера. Чёрные, как смола, волосы едва были видны из-за плохого освещения и очень короткой стрижки.

— Значит, — начал тот, переводя свои карие глаза на старого товарища, — ты «слегка преувеличил», когда говорил, что