— Покупаю по четвертинке… мой ворчит. Сам не пьет…

Как же ему удалось ее привязать? — думала я. В подобной ситуации я могла представить себе кого угодно, только не ее. Вера с таким непредставительным человеком, увешанная детьми… Я ведь помню, как они с Натаном скандалили за стеной. Обзывали друг друга — он ее «девкой», она его «шпиком», — но потом мирились и шли в постель. Их любовь была очень громкой. А теперь неожиданно эта квартира, дети, муж… Вера, кажется, прочла мои мысли.

— Я уже до конца остепенилась, самое главное для меня — мои дети. Ну и мой старичок, ему я тоже не смогла бы сделать ничего плохого.

Эти слова тронули меня до глубины души, и от волнения перехватило горло.

— А мой муж даже не знает, что я еврейка, — сказала я.

— Эля, не погуби свою жизнь.

— Я уж давно ее погубила, — ответила я сдавленным голосом. — Не знаю, кто я… правда, не знаю…

— Может, он тебе скажет, твой возлюбленный.

— Не скажет, Вера, он даже не знает моего настоящего имени.

Она покачала головой. Больше мы не говорили на эту тему. Вера рассказывала мне о своих детях, о проблемах с матерью, которая не может согласиться с тем, что ее внуки некрещеные.

— Мы не очень-то религиозны, детей крестить я не буду, — проговорила Вера, а потом неожиданно добавила: — Я ведь потому за него вышла, что он еврей… как Натан.

Это было самое прекрасное признание в любви, которое я когда-либо слышала. Хотела что-то сказать, но ее взгляд меня остановил. Когда мы прощались, в глазах у Веры стояли слезы.

— Лучше, чтобы мы с тобой не виделись, — проговорила она. — Ничего хорошего тебе это не принесет.

Наверное, она была права. Как всегда.

А с тобой мы встретились только в мае сорок девятого года. Под чужим именем ты работал медбратом в больнице маленького городка на Шленске. Я сразу все поняла, как только тебя увидела. Ты пил. У тебя были мешки под глазами и красное, одутловатое лицо. Я поняла, что нам грозит опасность и необходимо любой ценой вытащить тебя оттуда. Ты должен был как можно скорее вернуться к нам, к своей работе. Уже в поезде на обратной дороге я думала об этом. К кому же обратиться? Один-единственный раз мне пришло в голову связаться с матерью. Она обо всем всегда умела договориться, например, у нее не отняли наш дом. Я узнала об этом случайно. Одна из сотрудниц рассказывала о каком-то невезучем человеке, а потом добавила:

— На две виллы дальше живет та Эльснер. Когда ее хотели сдвинуть с места, пошла к Лысому…

Так я узнала, что мать жива и совсем неплохо устроена. Я забеспокоилась, узнав, что она приходила к нам на работу. На всякий случай поставила стол так, чтобы не сидеть лицом к двери. Со спины человека всегда труднее узнать.

Я ждала чуда, и, наверное, оно случилось. Как-то во время примерки пан Круп обратился к секретарше важной персоны, которой я пару раз открывала дверь, с просьбой помочь мне найти работу получше. Рассказал, что я знаю три языка, а прозябаю в этом бюро. Она обещала подумать. Однажды она прибежала, как на пожар, и попросила адрес моей работы. Оказалось, что заболела переводчица, а ее шеф принимал зарубежных гостей. Я отпросилась с работы. Это были какие-то французские коммунисты, восхищавшиеся всем, что они видели. Развалинами, которые восстанавливали, плохо одетыми, усталыми людьми и огромными кабинетами партийных деятелей. В общем, они были от всего в восторге, и я их восторги переводила с французского на польский, а потом ответные слова благодарности с польского на французский.

Шеф секретарши, которой пан Круп шил костюмы и блузки, был низкого роста, с нечистым лицом и большим носом, говорил он очень тихо. На меня не обращал никакого внимания. Однако через ту самую секретаршу предложил стать его переводчиком. В первую минуту я испугалась, ведь у меня были фальшивые документы, фальшивая биография, а потом подумала: это наш с тобой шанс. Меня приняли без проблем. Я знала, что не могу сразу обратиться с нашей просьбой, сначала нужно войти в доверие. Это оказалось трудно, потому что я достаточно редко его видела, только когда приезжали гости из-за рубежа. Но как-то заболела секретарша, и мне пришлось подменять ее. Должно быть, я ему понравилась в этой роли, так как он неожиданно спросил, не хотелось бы мне остаться на этой должности постоянно. Я согласилась сразу, несмотря на страх, что не справлюсь. Ведь на мне оставались дом, Марыся и Михал. В общем, другого выхода не было. Теперь я приходила на работу в шесть утра, так как шеф приезжал рано, и уходила поздно вечером. Если бы не помощь семьи Крупов, не знаю, как бы я справилась с хозяйством.

— Не переживайте, пани докторша, — успокаивала меня жена пана Крупа. — Мы займемся и Михалком, и второй пани докторшей.

Соседи понимали, кем в этом доме была Марыся и кем я. И несмотря ни на что, их это не шокировало. Они простили нам все, когда ты стал скрываться. Раньше наши отношения были скорее вежливо-прохладными.

Постепенно я становилась правой рукой своего начальника. Когда я его с кем-нибудь соединяла, он доброжелательно спрашивал:

— Ну, как там дела, Кристина, кто звонит?

Примерно месяца через три я решилась на разговор.

Выбрала время, когда он был не очень занят и пребывал в хорошем настроении. Это был понедельник. Воскресенье он провел на рыбалке и поймал большую щуку. Рассказал мне подробно, как это происходило. Потом я подала ему бумаги на подпись, но не уходила, ждала.

— Что-нибудь еще? — удивленно спросил он.

— У меня к вам личное дело.

— Слушаю.

Мне показалось, что его голос стал сухим, но, несмотря на это, я сказала:

— Мой муж… не совсем муж… в общем, близкий мне человек находится в сложной ситуации.

— В какой?

— Он отличный врач… но вынужден скрываться… опасается, что его могут арестовать, если бы…

— Перестань заикаться, — гаркнул шеф, и я неожиданно успокоилась. Поняла, что он меня слушает. А это означало многое.

— Товарищ, вы не могли бы мне помочь?

— Ты просишь меня об этом? — спросил он.

У него было непроницаемое лицо.

— Да, от этого зависит моя жизнь.

Он задумался на минуту.

— Хорошо, разберемся с этим прямо сейчас. Соедини меня с полковником Квятковским.

Как слепая, я дошла до секретариата, мучаясь сомнениями, правильно ли поступила, не будет ли это ловушкой. Может, я сама затягивала тебе петлю на шее? Я соединила шефа с полковником. У меня тряслись руки, я даже не могла закурить сигарету. Он быстро окончил разговор, а потом я услышала по селектору:

— Завтра — у него, во дворце Мостовских. Там будет пропуск на твое имя.

Холодный пот выступил у меня на лбу. Я думала, что все пропало. Но обратной дороги уже не было — ни для тебя, ни для меня. Еле держась на ногах, доплелась до туалета. Сердце стучало так, что казалось, его слышно во всем помещении. Прошло минут десять, надо возвращаться. Возможно, я уже понадобилась. Несколько раз соединила его по телефону, потом он сказал, что уходит и сегодня уже не вернется.