– Это же подсудное дело!.. – прошептала Наташа, с ужасом глядя на него.

– Надеюсь, ты не побежишь меня закладывать. А те немногие люди, которые связаны непосредственно со мной, слишком во мне заинтересованы.

Наташа сидела, ошарашенная. Какая же она дурочка! Воспринимала Пахомова, как доброго волшебника, а откуда берутся эти чудеса, не задумывалась. Конечно, она понимала, что все работники торговли мухлюют, по Бориному же выражению, но такие масштабы… Любила ли она его за богатство? Нет, честно призналась она себе. Ее прельщали его внешность, заботливость, долголетняя любовь, страстность натуры, ум, мужественность, уверенность в себе…

Боря взял ее за плечи и заглянул в глаза.

– Ну, что ты?

– Не знаю… Борик, я как-то иначе все представляла…

– Интересно, как? Откуда машина, квартира, дача?.. У меня зарплата с премиями до трехсот не дотягивает. Столько же я со своей кандидатской получал бы как преподаватель. Но мне это скучно. Деньги – это не только материальные блага, это воплощение моего труда.

– Какой труд? Спекуляция!

– Да будет тебе известно, что спекуляция вовсе не ругательное слово, а биржевой термин.

Боря сейчас объяснял ей, что такое спекуляция, и она как будто понимала, но ей было трудно принять его точку зрения. Перед ней был совсем другой Пахомов – делец, зрелый, уверенный в своей правоте.

– Деньги – это свобода, уверенность в себе, в конце концов – просто удобства и комфорт. Но без труда их не добудешь. Да, то, чем я занимаюсь – труд и ответственность. Там, где крутятся большие деньги всегда большая ответственность. Я не буду больше тебе ничего объяснять. Не думаю, что это может повлиять на наши отношения. К тому же тебе ведь тоже нравятся подарки и определенные удобства нашей жизни?

– Я прекрасно могу обойтись без цветов и побрякушек, – торопливо ответила она, – мне только ты нужен.

– Ты думаешь, будь я бедным инженером, я был бы таким же. Нет, моя дорогая, это был бы уже не я. Я был бы несвободен, как несвободны в нашей стране многие, почти все. Я бы ютился в одной квартире с ненавидящим меня отцом, или, в лучшем случае, в коммуналке, если б удалось настоять на обмене. Я бы кучу времени тратил на покупку нужных мне вещей, месяцами отмечался в очередях на мебельный гарнитур, деньги на который накопил с трудом. А сейчас мне по телефонному звонку все привозят на дом. Будь я простым инженером, к тридцати пяти годам я наконец купил бы мебель, стиральную машину и холодильник, а к сорока пяти – первый и последний в своей жизни автомобиль, и все свои выходные проводил, лежа под ним на засаленном ватнике, не имея денег на автосервис. Я бы носил один костюм по пять лет. Завел жену, чтобы растила картошку на шестисоточном садовом участке, делала заготовки и умела экономить. Раз в год, на 8 марта, дарил бы ей три гвоздички, заначив десятку с получки. И ты думаешь, это был бы я? – Пахомов подчеркнул последнее слово. – Я работаю по двенадцать часов в сутки, и в день зарабатываю намного больше, чем другие за месяц.

– Все так живут. Ты хочешь сказать, что презираешь их?

– Нет, не так. Я допускаю, что какой-нибудь полгода не стриженый ассистент с кафедры философии или полунищий преподаватель детского хорового кружка могут быть умней или духовней меня. Тут другое. Их образ жизни соответствует их внутренним убеждениям, а мой – моим. А те, у кого противоречит – жрут водку на своих тесных кухнях и жалуются на жизнь, но ничего не предпринимают, чтобы жить в душевном комфорте. Вот правильное слово: мой душевный комфорт зависит от материального.

– Какой уж тут душевный комфорт, – горячо возразила Наташа, – ты ведь под статьей ходишь!

Пахомов ухмыльнулся.

– А может, этот самый риск мне тоже необходим? Я ведь мужик, самец, для которого добыча пропитания всегда была связана с риском.

– Но у тебя уже все есть, Боря, и ты мог бы…

– Нет, Наташенька, – перебил он ее. – Я очень тебя люблю, я ждал тебя пять лет, но даже ради тебя я не могу отказаться от своей материальной свободы и, прежде всего, от своего дела.

– Ты такой делец? Тогда тебе место на Западе! Женись на еврейке и уезжай в Америку! – съехидничала она.

– А вот не хочется! Я люблю эту проклятую страну, этот город на болоте, закаты на Вуоксе, я люблю тебя… Впрочем, если ты хочешь, мы могли бы уехать вместе, скажем, в Канаду – там природа похожа на нашу. Конечно, потребуется время и куча комбинаций, но думаю, это можно устроить.

– Господи, ну что ты городишь! – возмущенно воскликнула она. – Бросить родных, свою родину? Я не диссидентка какая-нибудь!

– В принципе, умные люди говорят, что родина там, где хорошо жить, – заметил Боря.

– А мне и здесь хорошо. Я не чувствую себя несчастной из-за того, что у меня нет итальянских сапог и болгарской дубленки.

– Но ведь ты станешь чуточку счастливее, если они у тебя будут? Кстати, болгарские дубленки очень тяжелые, я достану тебе турецкую.

– Ты меня покупаешь? Шлюхам своим подарки делай! Я не продаюсь! – бросила она ему в лицо.

Он не обиделся.

– Дурацкий советский взгляд на вещи. Это прямая обязанность мужчины – содержать женщину, делать подарки, это доставляет удовольствие. Настоящему мужчине, не такому, как твой Соловьев. Давай закроем эту тему. Я люблю тебя, а ты меня. Это главное. Если хочешь работать – работай, не хочешь сейчас ребенка – пожалуйста. Мы ведь счастливы вместе? Давай-ка поедем в субботу на дачу, и Людку прихватим. Сходим в лес, на лодке покатаемся… Я уже по Димке соскучился.

– Серьезно?

– А ты как думаешь? Кто тебя в роддом отвозил и встречал из него?

Это было правдой. Сашка тогда вернулся из преддипломной командировки через две недели после рождения Димки, когда Боря уже и коляску привез, и кроватку. Пахомов попросил считать его крестным отцом мальчика.

– Ну что, проехали? – Борис взял ее за руку и повлек в спальню.

Конечно, ночь их примирила.

Оценив размеры дома и участка, Людмила без упрека и зависти обозвала Пахомова латифундистом. Тот лишь рассмеялся в ответ. День прошел в дачных развлечениях: гуляли по лесу, купались на заливе, жарили шашлыки.

Вечером, за чаем, Ольга Павловна сказала дочери:

– Знаешь, я бы, пожалуй, пожила тут с Димкой всю осень, и даже зиму. Ты посмотри, как он окреп на свежем воздухе.

– Это конечно хорошо, но как же садик? Что ребенок будет делать здесь один? Он ведь совсем одичает.

– Как что? – обиделась мама. – Мы с ним гуляем, занимаемся, читаем. Он уже половину букваря осилил.

Наташа смутилась. Бабушка учит ее ребенка читать, а она занимается устройством личной жизни. Заметив это, Борис предложил:

– Давайте вот как сделаем. Я поговорю с соседкой, у нее дом через участок от моего – она заведует детсадом и, думаю, возьмет Димку туда. Садик всего в пяти минутах езды на автобусе. Если вам так здесь нравится, то всю рабочую неделю вы с внуком будете здесь, а на выходные мы будем привозить вас в город. Вам ведь, Ольга Павловна, тоже ни к чему безвылазно на даче находиться.