Но сердце замирает от ужаса. Все тело начальника отряда покрыто синими и фиолетовыми пятнами. Я закрываю рот рукой, чтобы удержать возглас ужаса.

— Смена закончилась. А кровь не останавливается, кожа потрескалась на изгибе, — крутит он кисть над струей воды, почувствовав мое присутствие.

А у меня наворачиваются слезы. Это из-за меня ему больно.

— Почему вы домой не идете, Олег Борисович?

— Не хочу, чтобы Вика меня видела таким. Не знаю понимает ли она, но все равно не хочу ее пугать. Мылся тут.

Он с такой нежностью говорит о жене, что я испытываю ревность. Опускаю глаза. Не имею права, не должна, но ничего не могу с собой поделать. Ревную.

— Еду принесли, Елизавета Петровна? — поворачивается ко мне, наматывая бинт.

Отрицательно качаю головой, глядя в черные глаза.

— Жаль, обычно вы всегда с едой, а тут, когда хочется есть...

— Я сейчас быстренько приготовлю, — кидаюсь в ту часть базы, где расположена кухня.

Мысль о том, что он голодный и его надо накормить окрыляет. Все получается, само собой. Ставлю перед ним горячие тарелки. Мне нравится смотреть, как он поедает мой наспех сварганенный ужин. Жует медленно и тщательно, не торопясь. Он поднимает на меня глаза, на секунду замирая с вилкой в руке, я отворачиваюсь, прикрывая половину лица волосами. Не хочу, чтобы он видел меня такой.

— У нас с вами один и тот же глаз подбит, Лизавета Петровна.

Не знаю почему, но меня разбирает смех. Это забавно. Кириллов начинает смеяться вместе со мной.

— Заслужили, — громко смеется.

Я встаю и собираю тарелки. Смех резко прерывается. Чувствую его взгляд, он уперся в меня и не отпускает. Не пойму, что между нами. Он берет мое запястье, гладит, и я уже знаю, что эта невинная ласка запомнится на всю жизнь.

Кириллов отодвигается от стола вместе со стулом. Не знаю, что он хочет сказать этим жестом, но я ставлю тарелку на стол. Смотрю ему в глаза. А он смотрит на меня. Я медленно перебрасываю ногу и сажусь к нему лицом, на колени. Мы оба тяжело дышим и неотрывно смотрим друг на друга. Мы не целуемся, думаю ему больно, во рту наверняка есть ранки. Я просто прижимаюсь к его лбу своим лбом. Закрываю глаза. Сухими губами целую щеку, спускаюсь ниже, пробуя на вкус кожу на шее. Его запах сводит меня с ума. Никогда не испытывала такого сильного влечения к мужчине. Я медленно провожу пальцами по его плечам. Дарю немыслимую нежность и ласку. Знаю, что ему больно. Аккуратно черчу рисунки на коже. Невероятно, но даже от этой близости я получаю удовольствие. Это так интимно, так чувственно.

Ползу носом по его щеке и готова стонать от счастья, за то, что он позволяет. Посасываю мочку его уха, чувствуя, насколько сильно он возбужден. Несмотря на драку, безумие и дикий хаос событий, он реагирует на меня. Кириллов такой твердый и большой под моими бедрами. Едва сдерживаюсь от желания опустить руку и сжать его, погладить, провести пальчиками по всей длине. Уверена, что спасатель прекрасен везде. Но пока не решаюсь на подобную дерзость. Вдруг правильному Кириллову это не понравится. Просто прижимаюсь к нему плотнее, наслаждаясь ощущениями.

— Вы уйдете от мужа, потому что домашнее насилие — это не смешно и недомужчина поднявший руку на женщину, может убить ее. Это не обсуждается! Не послушаетесь, поставлю вас на горох! — заставляет вздрогнуть меня начальник отряда МЧС, но я не отрываю губ от его шеи, собираю слегка солоноватый вкус.

— Ты, — слегка приподымаюсь и опускаюсь, представляя, каково это, когда он глубоко внутри. — Ты, — тяжело дыша, кончиком языка играю с его мочкой. — Нам уже можно переходить на «ты».

— Мы с вами на брудершафт не пили, Лизавета Петровна, — сглатывает спасатель, закрывая глаза.

Его руки висят по бокам, он не сжимает ими мое тело. Вот это выдержка.

— Тогда да, Олег Борисович, вы правы, будем на «вы», — легонько прикусываю ухо.

Он резко выдыхает.

— Мне нужно возвращаться домой, к жене. Я и так злоупотребляю добротой Любовь Викторовны.

Ревность опаляет меня новой волной, боже, как я его ревную, а ведь не имею ни малейшего права.

— Задерживаюсь допоздна! Хотя договор у меня с ней до шести вечера.

Еще один сильнейший укол ревности пронзает мое сердце.

— Особенно, когда снимаете девочек в баре, Олег Борисович!

Медленно слажу с его коленей. Не знаю, зачем я это сказала?

Мечусь между чувством вины и бешеной ревностью, и этот маятник чаще замирает посередине, в точке безысходной депрессии. Никогда не понимала Женю, считая ревность каким-то эгоистичным, неправильным чувством. Кто я такая, чтобы разговаривать с Кирилловым подобным образом. Никто. Я ему никто. Женщина, напросившаяся на поцелуй.

— Я соберу тут все, мне пора.

— Не вздумайте ходить домой, Лизавета Петровна! — поправляет форму Кириллов, встает, отворачиваясь, очевидно не хочет, чтобы я видела его огромный стояк.

Любая слабость — это не про начальника отряда 1284.

— Запрещаю, слышите меня? Согласно статистическим данным домашнее насилие…

— Я давно живу в гостинице, — вздыхаю.

Он смотрит на меня своими черными глазами и в них отражается так много всего сразу. И желание, и боль, и тоска. Невыносимо и душно, забираю свои вещи и выхожу на улицу.

Олег

— Мямля и слюнтяй! — опираюсь двумя руками о раковину на базе, разглядывая свое отражение в старом запотевшем зеркале.

Нужно было просто разложить ее на столе и оттрахать как следует, тогда вопрос был бы закрыт раз и навсегда. Ведь хожу же я налево. Изменяю жене с барными девочками. Какая разница? А разница почему-то есть. С ней хочется другого и вот это уже опасно.

Так соскучился по нежности. Простой, человеческой, когда гладят по голове, или ласково перебирают волосы на затылке. Лиза так на меня смотрит…

Опускаю голову и сжимаю зубы до скрипа. Смотрит будто я какой-то особенный. Будто от этого зависит ее жизнь. Давно забытое чувство. Так было с женой. Переступить через это невозможно, да и нельзя мне. У меня ответственность, я уже сказал однажды «пока смерть не разлучит нас», а потом пересел на заднее сидение автомобиля и угробил жизнь молодой девочки.

Я не могу позволить себе быть счастливым, только не когда моя жена, словно живая мумия. Секс — это секс, так устроен мужской организм. А с Лизаветой Петровной все как-то резко смешалось в кучу. Правила полетели к черту, ошибки посыпались, как из рога изобилия.

За несколько минут, которые она провела на моих коленях, мысли совсем спутались, а от близости ее нежного тела, упругих бёдер, ласковых рук, губ и сладкого запаха в животе запорхали нелепые бабочки.