Ночь выдалась длинная. Или день. Или какое там время суток. Путешествие во времени всегда сбивает биологические часы, в том числе и по этой причине Прия держала в шкафах в лазарете запас медицинских патчей с мелатонином. Однако сейчас она сомневалась, что это средство поможет Фару. Капитан взвинчен даже посильнее, чем Шафран под сахарным кайфом. Действуя методично, Прия поставила закипать горшок с листьями черного чая и занялась подготовкой специй. Имбирь, кардамон, звездчатый анис, гвоздика, корица, мускатный орех. Чай получился куда более пряным, чем в детстве, крепким и бодрящим. Фабричные смеси, которыми приходилось обходиться ее матери, и в подметки не годятся древним составам.

Вода уже закипала, когда мимо прошел Фар. Прия добавила специи, налила свежего молока. Всякий раз, увидев любимого возле кухонного уголка, она испытывала потребность прижаться к нему. Проведя почти год вместе, Прия поняла: то, что успокаивает ее, только сильнее дергает и раздражает его.

— Что. Сейчас. Произошло? — Имоджен вытянулась на одном из диванов в зоне отдыха. Над подлокотником виднелись только ее волосы, отливающие синевой. К ним подбирался Шафран. — Кто эта девушка, Фарвей? Что она здесь делает?

Уместный вопрос, но больше всего Прию интересовало вот что:

— Она — Мария-Антуанетта?

— Фрилансер, подумать только! Свободная художница! Лгунья и обманщица, пытается мною манипулировать, — сказал Фар. — Объявилась на моем последнем экзамене в симуляторе в Зеркальном зале, наряженная Марией-Антуанеттой. Из-за нее я и провалился. Знал, что меня подставили!

Имоджен села и нахмурилась.

— У Марии-Антуанетты были синие глаза, Фарвей, а не карие. Об этом все знают.

— Твой вклад в копилку глобальных знаний неоценим, — бросил Фар кузине. — Компьютер сообщил, что она королева Франции, и я не видел причин сомневаться. Лицензионная комиссия, судя по всему, тоже.

Прия разлила чай по четырем кружкам и раздала их. Первую — Грэму; он тупо смотрел на экран своей консоли и выглядел так, как и должен выглядеть человек, которому требуется хорошая доза кофеина. Она поставила кружку возле зеленого кубика Рубика, откуда Грэм вряд ли мог ее смахнуть.

— Это самый настоящий взлом, так одурачить Корпус.

Имоджен прищурила глаза, наблюдая за облачком пара над кружкой.

— А дурачила ли она Корпус? Может, Элиот в этой роли работала на Корпус? Подумай сам. У нее есть доступ к технике для путешествий во времени. Она знала, что мы собираемся сюда, знала, что ты ищешь.

Фар остановился под кричаще ярким костюмом из трех предметов, изготовленным из флэш-кожи; он надевал его, чтобы выкрасть изумруд «Кошачий глаз» из собрания Капоне за несколько минут до того, как штаб-квартира гангстера была уничтожена в ходе крупнейшего за тысячелетие грабительского налета, и покачал головой:

— Тогда Корпус арестует нас, как только мы вернемся. Он не позволит, чтобы «Рубаи» выпал из своего времени.

— Кстати, — вмешалась Имоджен, — где эта шикарная книжица? И откуда нам знать, что Элиот предоставит ее, когда мы заявимся к Лаксу?

— Этого мы не знаем. Спасибо, Пи. — Фар кивнул Прие, передавшей ему кружку, и выпил ее содержимое одним глотком. Он говорил, что ненавидит, когда остывает горячее питье, и Прия представить не могла, как ему удается не ошпарить горло. Хотя, сделав глоток, Фар все же немного поморщился. — Что насчет второго «Рубаи»? Копии? Имоджен, ты говорила, он сгорел во время Второй мировой войны… Никак нельзя его спасти от бомбардировки?

— Не получится, — покачала головой историк. — Переплет не погиб — камни использовали для третьего экземпляра. А на твой немой вопрос отвечу: нет, и третий «Великий Омар» мы украсть не можем, потому что он до сих пор существует во времени Центрального. Элиот — наша единственная надежда. Это означает, что если она из Корпуса, то мы здорово влипли.

— Корпус такими делами не занимается. — Фар поставил свою кружку на стол. Прия перевела взгляд на бумажную копию Устава Корпуса путешественников во времени, также лежавшую на столе. После каждого задания они с Имоджен просматривали руководство, помечая нарушенные ими правила. Более половины из трехсот страниц покрывали галочки, крестики и сердечки. На передней странице обложки к заглавным буквам были пририсованы кошачьи ушки. А это когда появилось? Должно быть, Имоджен нарушила традицию, занявшись изобразительным искусством в одиночку.

— Нынешний Корпус не занимается, — согласилась Прия. — Но со временем методы работы меняются.

Фар нахмурился.

— Думаешь, Элиот из будущего? — спросила Имоджен.

Будущее. Одно из немногих правил Устава Корпуса, которое они не нарушали: Ни одной машине времени Центрального не разрешается путешествовать в будущее дальше, чем на один день от даты отправления. Никакой необходимости совершать прыжок из родного времени вперед у экипажа «Инвиктуса» не возникало. Задания Лакса привязывались к хорошо изученным историческим событиям, где сохранялась некоторая свобода маневра. Будущее представлялось не просто неведомым, но полным потенциальных угроз — узнать собственные судьбы, скрестить временные линии, попасться на глаза будущим властям. Таких опасных предприятий лучше избегать.

Но все это не означало, что будущее не могло посетить их.

— Это самое вероятное объяснение, — ответила Прия. — Либо Корпус запустил некую программу, включающую тайные операции.

— Тайные операции, будущее, что там еще. — Фар принялся ходить по отсеку. — Что нам с ней делать?

Имоджен пристально посмотрела на дверцу в капсулу Элиот — она не обладала стопроцентной звуковой непроницаемостью — и перевела взгляд на Прию.

— Тебе лучше включить музыку погромче.

— Боюсь, не получится. — Музыка звучала фоном, но Прия не включала ни один из своих плей-листов. Трогательная классическая мелодия струнного оркестра не имела ничего общего с ритмами композиций, которые они обычно крутили.

Все прислушались, наступило молчание. Лицо Имоджен с каждым аккордом становилось на тон бледнее.

— Да ведь это… это оркестр «Титаника». Фарвей, что мы здесь до сих пор делаем?

Здесь… Парим под пение погибающих. Прия знала, что большинство известных ей путешественников во времени предпочли бы сказать погибших, будто неизбежные трагедии, с которыми они сталкивались, становились от этого менее трагичными. Врачебная подготовка не позволяла ей так просто вычеркивать чужие жизни. Сколько человек там, внизу, замерзает сейчас насмерть? Сколько детей? Тем более невыносимо думать об этом множестве, об этих жизнях, когда «Инвиктус» висит в каких-то тридцати метрах над ними.

Печальная, горестная музыка; каждая следующая нота ранила сильнее предыдущей, пока наконец Прия не поняла, что больше не вынесет.

Она не стала включать плей-лист дистанционно, но воспользовалась случаем и убежала в свой медицинский отсек. Прия часто сетовала, что ее лазарет по сравнению с отсеком управления слишком уединенный, но случались минуты, как эта, когда она с облегчением пряталась в его стенах.