– Да, нужно торопиться, – поддержал его Виктор. – Заказчик ждет нашего ответа уже через неделю, и не думаю, что он готов передвигать сроки по нашей прихоти.

– Ну что ж, так тому и быть. А теперь самое время что-то выпить посущественнее, чем водка. Витя, будь добр, не затруднись, достань виски да включи что-нибудь для души, – устало произнес Влад.

Виктор принес из бара виски, два стакана и ведерко с подтаявшим льдом, и пока Влад разливал янтарный напиток по стаканам и закладывал в них по кубики льда, настроил стереосистему и произвольно подобрал одну из станций FM. Из динамиков, наполняя комнату бодрящими звуками, полилась мелодия песни итальянца, славного парня, Тони Эспозито "Kalimba de Luna".

Расставшись с Николаем, Виталий направился к входу в метро Академическая. Тихий зимний день, попрощавшись с закатным солнцем, уходил в долгую ночь. Настал очередной час великого переселения народов, когда сорванные окончанием рабочего дня миллионы москвичей тонкими струйками уже начали вытекать из дверных проемов своих офисов, госучреждений и предприятий смешанного типа, вливаясь в широкие людские потоки, подчиненные единому неукротимому стремлению быстрее сменить канцелярский стул на жесткое сиденье средств общественного транспорта, охваченные желанием быстрее обрести долгожданный домашний уют или насладиться мгновениями расслабленности в сигаретном воздухе ночных баров и ресторанов.

Городские улицы и проспекты с невероятной быстротой превращались в единую металлическую массу из всевозможного вида автомобилей, периодически содрогавшуюся в безуспешных конвульсиях, предпринимая судорожные попытки сдвинуться хотя бы на пару метров с тем, чтобы вновь застыть в нудном ожидании, отфыркиваясь недовольным урчанием перегретых двигателей внутреннего сгорания.

Подчиняясь воле человеческого водоворота у дверей входа в храм подземного царства под названием московский метрополитен, Виталий довольно быстро оказался впечатан в многослойный гамбургер из человеческих тел, спрессованный жесткими ребрами вагона подземки. Вагон на удивление быстро и сноровисто, перебирая стыки своими железными сабо колесных пар, мчался в нужном направлении.

Прицепившись к стойке никелированного поручня и раскачиваясь соразмерно ритму поезда, Виталий подумал.

– А ведь так действительно проще. К чему сопротивляться. Ведь плыть по течению значительно легче, чем бороться со встречными волнами. Жить и действовать наперекор обстоятельствам всегда себе дороже. Не легче ли отдаться общему безучастию и равнодушию. Яркие примеры обыденного всегда и везде окружают нас. Таковы люди, обремененные своими проблемами и задачей выживания в этом ненадежном, полном непредсказуемости мире.

Ведь каждый занят своим. Вот, например, та женщина, напротив, с утомленным от нескончаемых проблем лицом, втиснутая между дородной еткой и расплывшимся животом спящего мужика, с явным трудом балансирующая на краешке сиденья, старается не выпустить из рук потертую сумку и объемистый пластиковый пакетом с продуктами. Бедняжка, наверное, думает только о своем доме, о школьных неуспехах своего непутевого, но самого дорогого для неё чуда, о голодном муже, который также как и она болтается сейчас где-то в автобусе на пути домой. Ей еще надо найти для него силы, и прежде всего, накормить и суметь сказать подходящее ласковое слово. И, наверное, этот удручающий семейный быт с его неизбежными дрязгами и разборками как следствие бесконечных проблем есть основное содержание её, в общем-то, безрадостной жизни.

Или вот, сосед, наваливающийся на меня всем корпусом при каждом торможении поезда – молодой мужчина в свои лучшие и неповторимые тридцать лет. По виду менеджер среднего звена с затянутой неровным галстучным узлом длинной тонкой шеей, скорее всего, в данный момент перемешивает в голове нелестные характеристики на своих коллег и генерального директора, которые, по его мнению, конечно, все напрочь бездари и неумехи, занимающие не свое место. С ними не продвинешься по служебной лестнице и денег не сделаешь, а потому перспективы сменить старый простаивающий в ремонтном боксе автомобиль на нового блестящего красавца становятся всё более призрачными, и смелая мысль накопить деньги на однокомнатную квартиру превращается в диковатый вымысел.

А что же он хотел, в конце концов? Это капиталистический способ организации труда, где в норму прибыли закладывается основная составляющая – недооцененный человеческий труд.

Когда есть, о чем подумать, любой путь становится короче, и Виталий, вытряхнув из себя остатки докучливого философствования и мировой скорби, вскоре стоял у коленкоровой двери своей квартиры, нетерпеливо вдавливая большим пальцем белую затертую бесчисленными прикосновениями кнопку звонка.

Дверь открыла недовольная жена, всем видом выказывая свое нарастающее раздражение.

– Ну что ты трезвонишь? – с упреком спросила она. – Весь дом переполошил. Вон слышишь, внучку разбудил. Теперь иди, успокаивай. Ужинать будешь?

Виталий молча мотнул головой.

– Ну, хорошо, иди, переодевайся. Ужин через десять минут.

– Дома хорошо, – подумал Виталий, садясь за стол. Верно, говорят англичане. – Мой дом, моя крепость. Да и жена у меня хорошая, а что злится иногда, так это и не плохо. Значит, ждет, думает, переживает.

Как у неё славно получается жареная картошка с мясом.

Вскоре раздался очередной звонок в квартиру. Это пришла дочь, которая с порога оживленно, видимо всё ещё находясь в плену не схлынувшего напряжения рабочего дня, на повышенных тонах что-то начала рассказывать матери. Мать и дочь сразу занялись быстрым обменом новостями в столь стремительном темпе, что их разговор стал походить на перестрелку короткими и длинными автоматными очередями на поле боя.

Так разговаривать могут только женщины, которых переполняют житейские заботы, о которых нужно немедленно кому-то поведать, чтобы как можно быстрее выплеснуть из себя давящий груз эмоций. Так видно поступает и индийская болотная гадюка, которая неутомимо гоняется за своей несчастной жертвой, чтобы нанести ей свой фатальный укус и освободиться от раздражения, вызываемого переполненными ядовитыми железами.

– Что за дурацкое и неблагородное сравнение, – встряхнул себя Виталий. – Для меня дороже моих трех женщин на этом свете ничего нет. Я их люблю. Они смысл моей жизни. После того как флаги наших отцов были повержены единственное ради чего я живу – это семья и ничего другого нет и больше не будет.

Всё сейчас в жизни происходит как-то не так. Время пошло куда-то обратно в далекое прошлое, в котором опять зачадили фабричные трубы заводов Путиловых и Рябушинских. Всюду вижу кривые зеркала, в которых сам себе кажешься странным вихляющимся уродом. И слова на ум откуда-то приходят какие-то непотребные. Самому неприятно и тяжко, как будто в горле застряла непроходимая горькая кость.

С этими мыслями Виталий вернулся в свою комнату и присел за любимый рабочий стол. Затем, помедлив, снова встал, подошел к шифоньеру и, открыв стеклянную створку, достал початую бутылку московской водки и хрустальный стакан из праздничного набора, настолько оберегаемого женой, что предметы из него разрешалось выставлять только по торжественным случаям, например, на Новый год или день рождения.