«Я не запомнил дату, но однажды в воскресенье вечером, после ужина, мы воспользовались выходным, который начался в предыдущий полдень, чтобы съездить в Токио, и сели на поезд, чтобы вернуться на базу в сумерки. Со мной восемь или девять коллег; вагон старого образца, второго класса, с поперечными рядами сидений; кроме нас лишь один пассажир, мужчина средних лет, — сидел на угловом сиденье впереди слева. Мы воспользовались этим, чтоб чувствовать себя как дома. Взглянув в направлении (как я считал) пожилого джентльмена, я заметил, что он не спускает с нас глаз. По одежде и виду чемодана можно предположить, что он недавно вернулся с Запада, но волосы коротко пострижены, а по очертаниям глаз и рта я инстинктивно почувствовал в нем военного. Поезд прибыл на нашу станцию. Мы высыпали из вагона и стали садиться в регулярный автобус, идущий в нашу часть; упомянутый джентльмен внезапно подошел к нам и спросил, не это ли автобус до авиакорпуса Касумигаура. Мы ответили утвердительно, и он, не говоря ни слова, поднялся в автобус. Большинство из нас не имели понятия, кто это, полагая: возможно, какой-то капитан 2-го ранга, приехал по специальному заданию. Но оказалось — капитан 1-го ранга Ямамото, прибывший командовать нашим корпусом».

Представься Ямамото — все равно его имя в то время не так известно на флоте. Существовал, видимо, внутри авиакорпуса Касумигаура значительный антагонизм: кто-то имеющий столь малое отношение к авиации вдруг пробивает себе дорогу в элиту корпуса.

Сам Мива тогда юный лейтенант из воздушного кадетского корпуса; по его собственным словам, «вспыльчивый и самоуверенный, с решимостью юности, но, с другой стороны, должен признаться, в любом отношении не имеющий квалификации, чтобы считаться „выдающимся молодым офицером“». Вскоре после этого его порекомендовали на должность палубного офицера, но он упрямо отказывался, считая эту должность ниже достоинства того, кто вот-вот станет летным инструктором.

— Если у тебя такие мысли, — сказали ему, — иди лучше к капитану Ямамото и все честно расскажи ему.

Мива так и сделал, несомненно готовый вспылить, отказаться напрямую; но, когда оказался лицом к лицу с Ямамото, у него вдруг появилось косноязычие, его подавила сила личности другого человека. В конце он просто струсил; не только согласился исполнять обязанности палубного офицера, но даже пообещал, уходя, делать все возможное на этом посту.

С тех пор Мива ежедневно в контакте с Ямамото, у него много возможностей послушать и увидеть капитана в действии. В результате — экстраординарная привязанность и обожание по отношению к Ямамото. Их дружба особенно тесная, но и у других офицеров более или менее похожий опыт: вначале — неприятие Ямамото, затем — очарование им. Многие из них, летчики, погибли во время войны, осталась в живых лишь горстка членов корпуса тех времен. Один из них, Кувабара Торао, командир эскадрильи в то время, когда Ямамото — второе лицом в корпусе, говорит о нем: «Обычно замкнутый и крайне некоммуникабельный, он излучал странную привлекательность для тех, кто служил под его началом».

Морская авиация тогда еще в детском периоде развития, но ее технология на относительно более высоком уровне, чем в целом по Японии. Только флот, например, занимался разработкой кислородных масок для использования на больших высотах; хорошо известные альпинисты специально ездили в Касумигауру, чтобы уговорить Ямамото показать им маски для возможного использования в Гималайях. Тем не менее Ямамото не хватало знаний там, где дело касалось самолетов, и, напрашиваясь на назначение, он сам намеревался усердно изучить то, что относится к полетам. Как говорит Кувабара, после ужина он до десяти часов вечера развлекался с молодыми офицерами за бильярдом, шоги или бриджем. Даже играя, прислушивался к разговорам офицеров. После этого все отправлялись в баню, а потом спать, и вот в это время Ямамото начинал свою учебу. Как минимум половину каждого месяца он проводил в корпусе, и Кувабара свидетельствует, что свет в его комнате не гас до полуночи.

Не все знают, что Ямамото сам учился летать. В возрасте, когда большинство летчиков начинают подумывать о том, чтобы передать штурвал другим, Ямамото тренировался по нескольку часов ежедневно, и наконец наступило время, когда он мог летать самостоятельно. Фюзеляж самолетов морской авиации состоял тогда из деревянной рамы, обтянутой тканью. Использовались маломощные двигатели, а пропеллер тоже изготавливался из дерева. Корпус обычно следовал примеру Британских королевских сил, и было принято, что все самолеты, даже в относительно хороших условиях, подлежат списанию, налетав двести часов. Тем не менее инженер Хонда Икичи, по странному совпадению направленный в то же место и в тот же день, что и Ямамото, в трех отдельных случаях пришел к выводу, что это ошибка. Изучая способы продлить жизнь самолетам, он в конце концов создал самолет, который мог летать до четырехсот часов, потом шестисот и, наконец, восьмисот и даже в отдельных случаях до тысячи часов. Установлен такой порядок: пока идут эксперименты с целью продлить срок службы самолетов, заместитель командира Ямамото и начальник ремонтной службы должны получать отчеты после после каждых ста часов сверхнормативного налета. Как-то Ямамото подбодрил Хонду:

— Если ты создашь самолет с таким большим ресурсом, что тебе самому будет неудобно, я сам постараюсь тебе помочь перенести это.

Ни один несчастный случай не вызван переделками по удлинению ресурса самолетов.

Несмотря на свою гибкость в этих вопросах, Ямамото, когда нужно, проявлял твердость. Морские летчики тех дней сочетали гордость высококвалифицированных специалистов с безрассудством, подогреваемым постоянно присутствующей опасностью. Многие даже среди вольнонаемных офицеров и матросов носили длинные волосы (крайняя редкость в армии тех времен), опаздывали на пост и нарушали дисциплину в казармах — все это нередко наблюдалось.

Ямамото решил бороться с подобной расхлябанностью и часто высмеивал или отчитывал своих подчиненных, которые считали себя сливками флота. Летчики, заявил он, — это тупицы. Когда один из них встал перед ним и сказал: тут уж ничего не поделаешь, большие высоты оказывают одурманивающий психологический эффект на мозг, — Ямамото решительно призвал его к порядку:

— Согласен с вами. И потому важно быть вдвое настороже и с величайшим вниманием относиться к подготовке полета. Если дела и дальше пойдут так же — здорово сомневаюсь, что авиакорпус будет существовать и впредь.

Кроме намерения восстановить дисциплину в корпусе, он всерьез опасался этой тенденции летчиков — рассматривать себя как людей особо одаренных, которые могут всего добиться, полагаясь лишь на интуицию, не уделяя должного внимания логическому методу, да еще вместе с сопутствующей тенденцией вести себя легкомысленно, — считал ее вредной для будущего морской авиации.

Есть еще одна интересная история о периоде службы Ямамото в Касумигауре. Однажды самолет морской авиации с двумя молодыми кадетами-стажерами на борту совершил аварийную посадку на озере Касумигаура. Немедленно направили группу спасателей — младший лейтенант спецвойск с младшими офицерами и нижними чинами, — которая поспешила к месту события на спасательной лодке. Им удалось привязать канат к потерпевшему аварию самолету и подготовить его к буксированию на базу. Середина зимы, дули холодные ветры — район, кстати, известен ими; поверхность озера неровная из-за порывистого ветра; серьезная опасность, что легкий морской самолет подпрыгнет на воде и перевернется, крайне осложняла спасательные операции.