Это была не лесная ведьма и не древесный страж, это не был вообще ни один из видов лесных монстров, что упоминались в этих записях.

Я с раздражением оттолкнул от себя дневник и уставился на пустой угол кухни, в который должен встать холодильник. Наверное, не зря древние молились Софу как богу знаний и покровителю ученых, ведь их изобретения сильно облегчают повседневную жизнь. Боги! Храните прогресс! Когда приедет эта проклятая железная коробка, уйдет столько забот!

А потом меня осенило. Я посмотрел сначала на дневники, потом — в пустой угол. Для верности даже встал и выглянул за окно, мельком подумав, что тут не помешали бы простенькие занавески. А то, как на ладони.

Скребуны живут на технических этажах и перемещаются по вентиляционным шахтам. Пересмешники научились искать пустующие квартиры. Так почему эта тварь не могла адаптироваться к жизни в городе? Что, если она научилась жить тут, как десяток других тварей? Поколениями этот вид привыкал к изменениям в жизни людей, адаптировался, изобретал для себя что-то новое…

От посетившей меня идеи захотелось кричать. Очевидно! Вот почему дневники чем дальше в древность — тем бесполезнее. Вот почему я не могу ничего найти среди лесных тварей — я не там ищу! Лесные твари таковыми и остались. Все эти гиганты, большеноги, ящеры и прочие мрази, они не изменились! А вот эти безликие, которым надо кормиться почаще, чей голод и тупость не позволяет им охотиться вдали от человеческого жилья, вот они-то и приспособились.

Это означает, что… Книги мне не помогут. Вообще никак. Этот безликий не описан, а если и описан — то описан как городская тварь. Но какого региона? Записей из Сонши и вообще, этой части континента, не очень много. Да и сам Пириус говорил, что в Агионе все сложно…

Я тихо пересек кухню и, выйдя в коридор, потянулся за кобурой и цивильной курткой. Быстро прыгнул в туфли, взял ключ и вышел за дверь.

Мне надо в сквер. Я могу сколько угодно бегать от этой твари, но пока я не нащупаю, где ее гнездо — прочитай хоть всю библиотеку де Гранжей, ничего не поменяется. А значит, мне надо выйти. Приметить странные места, чтобы потом осмотреть их при свете дня. Если повезет — увидеть краем глаза безликую тварь.

От мысли, что я могу столкнуться с чудовищем сегодня же ночью, кровь приятно забурлила в венах. Я постоянно испытывал это легкое, но такое дурманящее чувство возбужденного предвкушения, когда выходил на охоту. Это значит, я делаю свою работу, это значит, сегодня, завтра, да все равно когда, но одной тварью станет меньше.

Это был старый район, почти такой же старый, как исторический центр города. Просто раньше тут, за рекой, стояли деревни и села, после — частные дома, что окружают любой старый город, и которыми же этот город потом питается, разрастаясь во все стороны, словно болезнь. Надо поискать старые уголки сквера, фундаменты, развалины. До новых стройных посадок в рядок мне дела нет. Место, которое я ищу, должно было дойти до наших дней из времен, когда тут стояли косые лачуги, это должно быть место, где древние корни тянутся под землей, пытаясь насытить давно несуществующие стволы деревьев.

Ива, которая стояла у самой аллеи — лишь начало старой части сквера. Став напротив темной лавки, что зловеще выглядывала в свете фонаря, я начал крутить головой. Холодало, температура опустилась почти до нуля, а оглушительная тишина ночи давила на уши. Чуть расстегнув куртку, я потянулся к кобуре и положил пальцы на рукоять револьвера. Приятная, уверенная тяжесть, широкий, размашистый хват. Неподготовленный стрелок сломает себе кисть, стреляя из «Виконта», в моей же ладони длинный ствол лишь огрызнется, рванет в сторону, но вернется на исходную позицию.

Я отодвинул большой палец и потянул на себя курок. Мягкий щелчок смазанного и идеально подогнанного ламхитанскими оружейниками механизма. Я будто чувствовал, как резцы, покрытые сплавом редкого и крайне дорого карбида вольфрама и кобальта, сотка за соткой, проходили по стальной заготовке, зажатой в кулачках патрона токарного станка, чтобы выточить этот ствол, барабан, курок и спусковой крючок. Никакой штамповки, никакого дешевого, неопрятного литья. Тонкая, качественная, почти ювелирная работа даже не токарей — мастеров-художников, все для того, чтобы я был способен уложить два выстрела в пятно шириной сантиметр с тридцати метров.

Тяжесть револьвера придала мне уверенности. Я сделал шаг вперед, с асфальтированной дорожки, и ступил на сырую, уже готовую к зимнему сну землю. Посеревшая, окончательно мертвая листва под моими ногами глушила всякие шаги и единственное, что нарушало ночную тишину — мое собственное дыхание и стук крови в ушах. Она, будто стремительный поток, отбивала ритм этой охоты, ритм самой жизни.

Некоторое время я бродил меж деревьев, старых и новых. Нашел несколько пустых пятен с остатками битого кирпича — тут когда-то стояли дома или другие постройки. Но никаких огней, активности или заброшенных зданий. Просто пустой, довольно крупный, но все же городской сквер.

Я повернул назад, туда, где вдали виднелся свет фонаря. Удивительно, как под сенью деревьев скрадывается, будто растворяется электрический свет. Еще совсем недавно я стоял в этом ярком пятне, а передо мной была тьма и пустота рукотворного леса, а уже спустя пару минут — я сам стал частью этой тьмы.

Идти назад не хотелось, наоборот, хотелось остаться здесь, в темноте, наедине с неизвестным ужасом, что уволок парнишку-курсанта. Я замер, почти перестал дышать, и просто наслаждался ночной тишиной, будто бы сам стал безликим и сейчас находился в засаде, выжидая свою добычу.

Тонкая, высокая фигура появилась внезапно. Вынырнула из тени слева от меня, чуть попав в свет фонаря. Шум крови в ушах сразу же стал громче, но я не шевелился — ждал, смотрел, что будет дальше.

Безликий, похожий на огромное четвероногое насекомое без головы и тела, целиком состоящее из лап, не спеша двинулся вдоль кромки света, не решаясь выйти на дорожку. Он двигался плавно, бесшумно, но при этом до ужаса медлительно. Могло показаться, что таким образом тварь экономит силы или вовсе не опасна, но сейчас, будучи охотником, я понимал — эта медлительность обманчива. Как скребун тихо водит когтями по бетону, как пересмешник, что нашептывает на ухо своей жертве, как кричащая ведьма, что едва слышимо плачет в ночи — все это лишь способ отвлечь, обмануть, показаться слабым и безопасным. Подойди ближе — и тварь мигом бросится на тебя, пронзая когтями и разрывая клыками.

Револьвер настойчиво тянул руку, но я не дал