– То есть это не зверь, а человек, – задумчиво произнес Нил, пытаясь переваривать непривычное блюдо. – А если мы его поймаем, то можем попытаться… социализировать? Чтобы узнать, вдруг он помнит что‑то о своей жизни, или кто это сделал и зачем? Хм…

– Что?

– Мышечная память. Он ведь ходит и прочее, а значит, мышечная память осталась. Так, может, и в голове что есть? – Они смотрели друг на друга, чувствуя одинаковую странность произнесенного. – Трудно поверить в это все, да?

– Прикалываешься? Да, мне страшно до жути. И очень интересно, не просто ли так мы здесь? Думаю, твой отец нам существенно недоговаривает.

– А мне вот интересно другое. Почему он проснулся сейчас?

После этих слов оба услышали жуткий скрежет металла, словно сам «Фелисетт» кричит на них в гневе. Лилит быстро открыла планшет и увидела через камеру видеонаблюдения Чудовище, кинувшегося на детей со всей возможной яростью.

Всю обратную дорогу вездеход двигался менее осторожно и прилично быстрее, чем к месту катастрофы. Местами Холду казалось, будто бы Август немного перегибает палку. А ведь никто из них и вовсе не знал о происходящем на «Фелисетте», иначе транспорт подвергся бы куда большему испытанию в преодолении характера планеты. На самом деле их неосведомленности следует радоваться. По передатчику никто не отвечал ни на базе, ни на звездолете, что стало одним из двух факторов ускориться. Вторая причина спешки была вызвана беспокойством за жизнь единственного выжившего с корабля. Да, все верно, среди груды обломков, плавящих лед от высокой температуры, да огня, вступившего в заведомо проигрышную битву с морозом, получилось найти человека. Обломки разлетелись во все стороны, когда основная часть пришлась на подножье скалы, полностью превратив значительную часть корабля в месиво. По сути, им повезло найти Алекса, успевшего воспользоваться спасательной капсулой. Ее траектория падения привела к точке на льду, недалеко от обломков. Травмы не казались критичными, но в сознание он так и не пришел. Хотя Холд сделал главное, и это его кое‑как успокаивало, а именно: взял образцы крови и провел какие‑то неведомые Августу тесты, а на вопрос, что именно он проверяет, ответ так и не был произнесен.

Всякий раз, как Август поглядывал на карту, ему казалось, что они сбились с маршрута, а то «Фелисетт» все никак не появлялся в видимой доступности. И вот в тот момент, когда Холд хотел чуть усмирить раздраженность Августа, база появилась на горизонте. Подъезжали они со стороны, из‑за чего звездолет стоял справа, а «Фелисетт» был слева. И если первый будто бы и вовсе замер в мгновении, то вид второго уже издалека провоцировал непонимание. Дверь нараспашку, а вырывающийся наружу ярчайший свет превращал все еще неутолимую снежную бурю в красивый и завораживающий танец снега и ветра. И, казалось бы, подобное не просто должно, а именно обязано внедрить в наших первопроходцев слепящие разум подозрения так же сильно, как свет рассекает тьму, но картина дополнилась самой страшной уликой – кровью. Багровый оттенок коснулся не только самой двери, но и пары метров взбаламученного снега перед входом. Контраст крови на белоснежном снегу, да еще подсвеченный самим «Фелисеттом», служил чуть ли не маяком посреди ночи. Неосведомленных об этом месте такой пугающий вид вполне может притянуть именно таинством предшествующих событий, но ни Холд, ни Август даже не думают о причинах. Волнует их, как не трудно догадаться, самое что ни на есть следствие. Оставляя немалый тормозной путь, вездеход остановился в пяти метрах от входа, дав им еще лучше разглядеть место преступления. Холд схватил Августа за плечо и привлек все его внимание:

– Я пойду один! – Взбешенный таким заявлением взгляд Августа врезался в Холда. – Проверь звездолет! Это приказ!

Едва Холд миновал место преступления, его глазам открылась самая пресная картина: «Фелисетт» был и вовсе не тронут событиями, явно выходящими за рамки дозволенного. Он даже обернулся в недоумении, еще раз взглянув на открытую нараспашку дверь и кровь с обеих сторон входа. Но потом старые глаза все же увидели страшное изменение, улику: створки лифта были выкорчеваны, словно консервная банка, пробитие которой было яростным и жестоким, оставляя рваные и очень острые края железа как предупреждение. А там, внутри лифта, была тьма, черная и едкая, забирающая все лучшее, что есть в том, кто будет смотреть в нее. Когда Холд начал кричать, зовя сына во все горло, то те мгновения паники перед существом исчезли без следа, проявив весь характер и огромный опыт нахождения в эпицентре критических ситуаций. Да, если существо и тут, то пусть лучше на него отвлечется, а то и накинется, лишь бы сократить встречу семьи со смертельной угрозой. К сожалению, на его крик никто не явился, а сам он оглядывался, будто бы завороженный гипнотическим влиянием строения, что возбудило в нем очень и очень старые воспоминания. Случилось, однако, так: в момент уже почти доведения до предела, когда он готов был слепо кинуться в гипнотическую тьму, его отозвал Нил. Медицинский фартук, пластиковая маска поверх всего лица, а перчатки почти по локоть были в крови. Прямо у открытых дверей в медблок он оглядел Холда очень многозначительным взглядом и, даже не замечая отворенного входа, откуда бил холодный ветер, произнес:

– Ну пойдем, обсудим все.

Да, удивиться было чему, причем Холд не знал, чему конкретно: монументальному спокойствию сына или его уверенному и сильному взгляду. Но, несмотря на заминку, все равно последовал за сыном, попутно еще раз оглядевшись вокруг себя, по наитию ища лазейку. Створки закрылись за его спиной, представив глазам картину, на усвоение которой понадобилось времени чуть больше ожидаемого. Итак, первым и единственным увлекшим все внимание Холда являлась центральная из трех, находящаяся прямо напротив входа палата. Лишь там вовсю работали лампы, в то время как приглушенный свет вокруг вот‑вот должен был перейти в синхронизацию с оттенком ночи. Ранее именно там Холд проснулся после падения. Те метров пять до койки растянулись без предупреждения, а как только сын вошел вовнутрь и обогнул сокрытое ранее за своей фигурой, Холд познал полную растерянность. Нет, там были не дети, и даже не Лилит. Головой ко входу, прикованное на всякий случай по рукам и ногам цепями, неподвижно лежало то самое Чудовище. Нил и Холд стояли друг напротив друга, взирая на мертвого человека, чья грудная клетка была вскрыта Нилом. Вид, мягко говоря, не для самых слабых желудком, про запах даже не стоит уточнять.

– Хорошо. Очень хорошо. Ты с ним разобрался, молодец. Стоило дождаться нас, но все равно хорошая работа. Ты уже взял его анализы, проверил кровь, спинномозговую жидкость, гормоны – все, чтобы узнать, откуда такая мутация?

Нил все это время следил за реакцией Холда, впервые по‑настоящему чувствуя себя родителем, ожидающим, когда накосячивший ребенок осознает свою вину. Холд поднял глаза и увидел лицо, не способное улыбнуться, не потрескав при этом собственную кожу.

– Об этом мы поговорим потом. Вы нашли кого‑то живого?

Холд выпрямился, встав ровно напротив Нила.