на боку. Я заметила, что около него неизменно возникала Галя и начинала суетиться по хозяйству, невзначай кидая на Олега Игнатьевича короткие заинтересованные взгляды. Я не отношу себя к сплетницам, но в коммунальной квартире вся соседская жизнь видна, как яблоко на тарелке, и я уверена, что меня точно так же обсуждают со всех сторон и подмечают, во что я одета и чем занимаюсь. Правда, дома я в основном занималась школьными тетрадями и редко выходила из своей комнаты.

* * *

Не знаю почему, но на ум пришёл день возвращения в Ленинград, разговор с женщиной про Новодевичье кладбище и могилу генеральши Вершининой с изваянием Спасителя. Наверное, причиной воспоминаний послужила гроза, перемешавшая вместе небо и землю. Могучая стихия за окном напоминала о наступлении Первого Украинского фронта подо Львовом, когда снаряды артподготовки ложились так кучно, что линия горизонта багрово пламенела в клубах чёрного дыма, превращая день в ночь. От воя и грохота закладывало уши. Над головой чередой шли самолёты. С двумя флажками в руках я регулировала бесконечный поток машин, и от прохождения колонны танков земля под ногами ходила ходуном. Потная гимнастёрка намертво прилипла к спине, а пятки в армейских сапогах горели, словно ошпаренные в кипятке. Я стояла на посту уже восемь часов подряд, а колонны всё шли и шли. Мне казалось, что время замедлило бег и остановилось.

Непонятно откуда вдруг около меня возникла маленькая старушка, по брови закутанная в платок. Сначала я почувствовала лёгкое прикосновение к рукаву, как будто кошка тронула лапой.

Чтобы я расслышала слова, старушке приходилось кричать и вставать на цыпочки.

— Дочушка, я тебе помидорок принесла. Мабудь ты целый день не евши стоишь. У меня в хате небогато, возьми хоть помидорок.

— Мне некогда есть, бабуля. Да и паёк у нас хороший, армейский. И хлебушек дают, и кашу, и тушёнку.

Взмахом руки я перекрыла движение слева и подняла зелёный фонарь, пропуская на перекрёсток полуторки с солдатами.

— Дочушка, возьми, — настаивала старушка. — не побрезгуй. Не обижай старуху.

В тех местах Советскую армию жители не ждали. На построении командир роты довёл до личного состава, чтоб передвигались только группами и не отлучались из расположения части. По войскам ходили слухи о зверствах «лесных братьев» и о том, что им помогают целые деревни местных жителей.

— Встретят ласково, напоят, накормят, а утром не проснёшься. — Капитан обвёл взглядом наш строй и подвёл итог: — Еду брать категорически запрещаю! Были случаи отравления.

Бабуля смотрела на меня выцветшими глазами, похожими на болотную воду, и не верилось в отравленные помидоры или ещё какую-нибудь диверсию. Наверное, она угадала мои мысли, потому что заторопилась:

— Ты не бойся, доченька, я своя. С Донбасса я, из Луганска. У меня тут муж и дочка… — она запнулась, — были. Теперь одна я. Прогоните гадов, если жива останусь, то пойду обратно в Луганск. Хочу в свою землю лечь.

Бабуля поставила к моим ногам холщовую котомку с помидорами и отошла на обочину. В просветах между тучами пыли и дымным маревом я увидела у неё в руках икону. Со своего места я могла разглядеть только золотистый нимб в верхней части тёмной доски. Выставив икону как благословение, бабуля замерла, и я могу поклясться, что, проезжая мимо, водители сбрасывали скорость.

* * *

Я не особо стремилась подружиться с соседями по квартире за отсутствием времени, чтобы ходить к кому-то пить чай или болтать о всякой ерунде за мытьём посуды. Мне вполне хватало общения на работе. Знакомство с коллегами, дети, родители — я наслаждалась каждой минутой, проведённой в школе, и не хотела делить её на апельсиновые дольки.

Меня завораживали скрип мела по доске и напряжённая тишина, когда ученицы старательно выводили карандашами в тетрадке свои первые буквы, больше похожие на каракули. Мне нравились особая школьная тишина гулких коридоров во время урока и шумная суета переменок со строгими дежурными-старшеклассницами с красными повязками на рукавах. Школьницей я обожала дежурить, чувствуя себя почти учительницей.

Наверное, так остро радость от работы чувствуется только после войны или тяжёлой болезни, когда внезапно понимаешь, что выздоровел и возврат к пережитому ужасу больше не грозит. И ещё, стыдно признаться, но то, что каждый день я надеваю платье, а не гимнастёрку, заставляло меня смотреться в осколок зеркала и улыбаться глупой улыбкой счастливицы, вытащившей лотерейный билет с главным призом.

В первую неделю учебного года я, как положено по должности, начала посещать учеников и знакомиться с их семьями. Напротив фамилии Вали Максимовой в журнале посещений стоял восклицательный знак, и я пошла к ней к первой. При знакомстве Валя сказала, что ни с кем не живёт. Я видела, как жадно она ест завтрак в школьном буфете, и то, что в любую погоду кутается в потёртую вязаную кофту, из которой успела вырасти. Из её усталого, недетского взгляда проступало семейное неблагополучие, в котором мне надлежало немедленно разобраться.

Жила Валя на Среднем проспекте, в глубине двора с огромной непросыхающей лужей посреди разбитого асфальта. На квадратное каре двора с четырёх сторон давили стены грязно-жёлтого цвета с размытыми ржавыми потёками. Некоторые из окон ещё стояли без стёкол или были заколочены фанерой, но кое- где глянцево отсвечивали чисто вымытыми стёклами в обрамлении пёстрых занавесок. Сверившись с адресом, я подошла к парадной, около которой стояла девочка лет шести и прижимала к себе серого плюшевого зайца. Она внимательно осмотрела меня сверху донизу и придвинулась поближе:

— Тётя, у вас очень красивые часы. Можно послушать, как они тикают?

— Конечно можно.

Швейцарские часики из нержавеющей стали я выменяла в Германии на несколько пачек махорки у одного русского старика из «бывших». Совершенно седой и ссохшийся, он бойко поцеловал мне руку и сам лично надел часы на витом браслете:

— Носите на здоровье и не поминайте лихом русскую эмиграцию. Хоть у нас и не сложились отношения с коммунистами, Гитлеру мы не помогали, уж поверьте старому графу и простите, что не сидели с вами в одном окопе.

Часики ходили исправно, и иногда я пеняла себе, что не спросила старика, кто он и откуда родом. Обычно скользишь по жизни, словно ветер по волнам, а на берегу жалеешь, что просвистел мимо и не остановился.

Я протянула девочке запястье с часами. Она припала ухом к овальному циферблату, как доверчивый котёнок к хозяину.

— Тикают! — Её улыбке не хватало нескольких передних зубов, поэтому речь звучала с забавным пришепётыванием: — Я когда вырасту, тоже себе часы куплю. Только не как у