Эли отбросил труп от своей сестры.

— Сулерна, Сулерна! — закричал он слишком громко, слишком грубо, слишком яростно — и сам испугался, что криком сделает ей только хуже.

Девушка попробовала отползти, подняв руку в тщетной попытке защититься. Эли не смел коснуться её — сейчас она, наверное, попытается бежать от любого мужчины, не важно, кто он и с чем пришёл.

— Сулерна, — проговорил он, на сей раз почти шёпотом, — это я, Эли. Я пришёл помочь.

Она отпрянула ещё дальше, страх не покидал её. Сестру нужно срочно перенести в дан, ведь то, что произошло здесь, может положить начало… Нет, о таком лучше не думать. Но Эли не посмел притронуться к сестре. Он собрал её одежду и накрыл наготу — хотя бы это Сулерна позволила сделать.

— Она… она… умерла? — раздался срывающийся от страха детский голос.

Эли совсем забыл про Жэклина. Мальчик с огромным кровоподтёком на голове подбежал к дяде, трясясь от ужаса.

— Нет, — ответил Эли.

— А Юржик, — мальчик подошёл ближе, — он умер?

— Нет больше никакого Юржика, — в ярости ответил Эли. — Жэклин, приведи госпожу Ларларну, Этеру и старейшину.

Женщины сумели пробиться через стену ужаса и успокоить Сулерну; вскоре она позволила уложить себя на носилки и отнести в дан.

Эли со старейшиной остались на месте, к ним присоединились Раш и Ворс. Старейшина набросил на труп покрывало.

— Не будем оставлять его здесь. Тело могут найти, и тогда повелитель Тьмы обо всём узнает — коли ему ещё не известно. Если он нападёт на дан сейчас, то мы уже проиграли. Однако надежда умирает последней. Мы всё время держались настороже, но злодею удалось выманить Сулерну. Уберём тело того, кого хозяин превратил в чудовище, с глаз долой и спрячем в подвале под домом госпожи Ларларны.

Детей отогнали прочь, чтобы не вертелись под ногами, и возле импровизированных носилок собрались все женщины дана. Сулерна наконец очнулась: она шёпотом, одно за другим, произносила их имена. Глаза её были закрыты. Казалось, несчастную окутала тёплая, благодатная тьма.

— Сулерна?

Женщины, как одна, обернулись.

Хараска сидела на лежанке. Лицо её уже не было перекошено, и, вставая, она оперлась на прежде безжизненную руку.

— Бабушка! — Этера, стоявшая ближе всех, первая бросилась её поддержать. — Ты… ты поправилась!

Всё смешалось: боль, страх, ужасное несчастье, которое постигло Сулерну, и чудесное исцеление бабушки.

— Нет! — Хараска замахала прежде неподвижной рукой. Она увидела, что мать Сулерны открывает дверцу буфета, где на верхней полке, в самой глубине, хранились ведомые одним женщинам снадобья.

— Нет! — властно повторила бабушка, накинув на плечи как плащ лоскутное покрывало. — Не надо чёрного питья!

Фата уже держала склянку в руках.

— Сулерну… — Она замолчала, не в силах выговорить следующее слово, потом всё-таки сказала: — Изнасиловали. Несправедливо, чтобы ей пришлось носить плод надругательства, если у нас есть средство избавить её от этого чудовищного бремени.

Госпожа Ларларна подошла к Хараске, и они взялись за руки, словно воительницы перед битвой.

— Есть причина. — Голос старухи звучал все слабее — усилие оказалось для неё чрезмерным. — Послание, которое я так и не смогла передать… Неужто вы не угадали, от кого оно?

— Ты предвидела… это? — Мать Сулерны, по-прежнему крепко сжимая склянку, смотрела на бесчувственную дочь.

— А почему, ты думаешь, я восставала против полученного знания, пока борьба не сломила моё тело? — возвысила голос Хараска. — Теперь слушай внимательно. Мы все здесь женщины, и над той, кого мы любим, совершено величайшее зло, какое может причинить мужчина. Однако клянусь луною моего первого жертвоприношения… — старуха говорила очень медленно, и каждое её слово оставалось в памяти собравшихся, — что плод во чреве Сулерны в конце концов будет ко благу, а не ко злу. Так было обещано мне в ночь видения. Сегодня, когда взойдёт полная луна, мы отнесём нашу девочку в Женское место, где каждый месяц проводим первую ночь нашего лунного дара. Здесь мы положим её на свет…

— Она больше не девушка, — возразила Этера.

— Какой ей быть, решает Зовущая. Нашей безопасности конец, и то, что случилось, — лишь часть гнусного замысла. Однако я верю: мы взрастим героев, подобных тем, кто летал с Ветром во время оно, а за такую помощь всегда приходится платить. Кровь уже пролилась; возможно, весь дан Фирта погибнет. Этера! — Имя прозвучало с такой силой, что молодая женщина вздрогнула. — Этера, ты тоже носишь под сердцем дитя.

— Я… Правда? — Жена Эли покраснела. — Я ещё сама не уверена…

— Не сомневайся. Дочь, что родится во благовремении, ты назовёшь Церлин. Поначалу она будет жить в страхе и возрастать в даровании, однако Ветер её возлюбит. Мне не открыли, чем завершится наша жизнь, доченька, но все мы — часть чего-то, возводимого камень за камнем, как и окаянная башня в долине. Только Свет, а не Тьма пребудет с нами в конце.

Она бессильно обмякла, и госпожа Ларларна помогла ей снова лечь на лежанку. Мать Сулерны по-прежнему держала склянку, переводя взгляд со снадобья на дочь. Затем она посмотрела на Хараску, и упрямая складка между бровей разгладилась. Фата поняла, что должна поверить в слова сновидицы и смириться с горестной судьбой.

Женщины решили, что не станут передавать мужчинам слова Хараски, если та не откроется им сама. Госпожа Ларларна предложила сказать, что Сулерне в её нынешнем состоянии опасно давать чёрное питьё и что они намерены, следуя указаниям бабушки, просить помощи у Луны — а такие дела исстари находились в ведении женщин, и мужчины не смели в них вмешиваться.

Никто не заговорил о Юржике, когда вернулись старейшина и двое мужчин — остальных отправили на обычные утренние работы, ибо все подозревали, что за ними следят. Жэклин забился в тёмный угол конюшни и плакал, пока едва не ослеп от слёз. Тяжкое сознание вины положило конец его наивной беспечности — да и самому детству.

— Да будет так, — сказал Йост, наблюдая на стенной занавеси события минувшего дня.

— Да будет так! — воскликнул Гарвис, ударив кулаком о стену. На камне остался кровавый отпечаток.

— Этот сон… — Гиффорд будто и не слышал своих товарищей, — послал не я.

— Боюсь, теперь там будут очень мало спать. — Магистр тяжело вздохнул. — Эразм уверен, что всё идёт без сучка без задоринки. Возможно, сейчас его больше интересует, что гоббам понадобилось в лесу.

Он помолчал в раздумье.

— Брат, ты говоришь, что не посылал тот сон…

По лицу архивариуса потекли слёзы.

— Подумай сам, к кому в нужде обращаются женщины Фирта.

— Но она, — заспорил Гиффорд, — всегда в стороне, она правит лесом, а не долиной, хотя когда-то её Ветер дул и там.