Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы так добры, сэр… – пробормотал я, ожидая, что он уступит.
– Не в этом дело. Ну что вы! Стоит ли об этом говорить! – продолжал мистер Спенлоу. – Впрочем, я хотел сказать, что если бы не моя участь… руки у меня связаны… если бы не мой компаньон мистер Джоркинс…
Надежды мои рассыпались прахом, но я сделал еще попытку:
– А если бы я поговорил с мистером Джоркинсом, не кажется ли вам, сэр…
Мистер Спенлоу с безнадежным видом покачал головой.
– Упаси бог, Копперфилд, чтобы я был к кому-нибудь несправедлив, а в особенности к мистеру Джоркинсу! Но я хорошо знаю своего компаньона, Копперфилд. Мистер Джоркинс не из тех людей, которые могли бы согласиться на такое необычное предложение. Мистер Джоркинс очень неохотно покидает привычную колею. Ведь вы его знаете!
По чести говоря, я не знал о нем ничего, кроме того только, что раньше он был единственным владельцем фирмы, а теперь проживал в полном одиночестве неподалеку от Монтегю-сквера, в доме, крайне нуждавшемся в окраске; пожалуй, я знал также, что он является в контору очень поздно, а уходит очень рано, что с ним как будто никогда ни о чем не советуются, что наверху в конторе у него есть мрачная конура, где он никогда не занимается делами, и что на его письменном столе лежит пожелтевшая от времени промокательная бумага без единого чернильного пятнышка; говорили, что этой бумаге уже двадцать лет.
– Вы не будете возражать, сэр, если я с ним поговорю? – спросил я.
– Сделайте одолжение! – сказал мистер Спеплоу. – Но я имел дело с мистером Джоркинсом, Копперфилд. Мне хотелось бы ошибиться, ибо я был бы счастлив удовлетворить вашу просьбу. У меня нет никаких возражений против вашей беседы с мистером Джоркинсом, Копперфилд, если вы считаете это нужным.
Получив разрешение, которое мистер Спенлоу сопроводил крепким рукопожатием, я уселся на свое место и стал размышлять о Доре, наблюдая за лучами солнца, передвинувшимися с колпаков дымовых труб на стену дома, расположенного напротив, покуда не пришел мистер Джоркинс. Тогда я поднялся в комнатку мистера Джоркинса, который очень удивился моему появлению.
– Входите, мистер Копперфилд, – сказал мистер Джоркинс. – Входите!
Я вошел, сел на стул и изложил свое дело мистеру Джоркинсу почти в тех же словах, что и мистеру Спенлоу. Мистер Джоркинс меньше всего казался страшилищем как можно было бы ожидать. Это был дородный, вялый человек лет шестидесяти, с гладко выбритым лицом, нюхавший табак в таком количестве, что в Докторс-Коммонс говаривали, будто он питается главным образом этим возбуждающим снадобьем и в его организме решительно не остается места для другой пищи.
– Вы уже говорили об этом с мистером Спенлоу? – спросил мистер Джоркинс, с большим беспокойством выслушав меня до конца.
Я ответил утвердительно и сказал, что мистер Спенлоу направил меня к нему.
– Он говорил, что я буду возражать? – спросил мистер Джоркинс.
Мне пришлось сказать, что мистер Спенлоу допускал такую возможность.
– К сожалению, мистер Копперфилд, я ничего не могу для вас сделать, – сказал мистер Джоркинс возбужденно. – Дело в том… Но у меня назначено свидание в банке, прошу прошения…
С этими словами он поспешно встал и направился к двери; тут я отважился заметить, что, по-видимому, мое дело не удастся решить в мою пользу.
– Да, не удастся, – повторил мистер Джоркинс, останавливаясь в дверях и покачав головой. – О да! Я, знаете ли, возражаю! – сказал он поспешно и вышел, но тут же снова заглянул в комнату и проговорил: – Вы понимаете, мистер Копперфилд, если мистер Спенлоу возражает…
– Он лично не возражает, сэр, – сказал я.
– О! Лично! – нетерпеливо повторил мистер Джоркинс. – Уверяю вас, мистер Копперфилд, возражения есть! Это безнадежно. То, о чем вы просите, сделать нельзя. Я… но… у меня деловое свидание в банке…
Он спасся бегством и, насколько я знаю, появился в Докторс-Коммонс только три дня спустя.
Но я решил испробовать все средства и, дождавшись мистера Спенлоу, описал ему происшедшую сцену; я не теряю надежды, намекнул я, что он способен уломать непреклонного Джоркинса, если согласится за это взяться.
– Копперфилд, вы не знаете моего компаньона мистера Джоркинса столько времени, сколько знаю его я, – сказал, приветливо улыбаясь, мистер Спенлоу. – У меня даже и в мыслях нет обвинить мистера Джоркинса в хитрости, но у него такая манера возражать, которая часто вводит людей в заблуждение. Нет, Копперфилд. Немыслимо, чтобы мистер Джоркинс изменил свое мнение, поверьте мне! – заключил мистер Спенлоу, покачивая головой.
Я уже окончательно перестал понимать, кто из компаньонов на самом деле возражает – мистер Спенлоу или мистер Джоркинс, но мне стало совершенно ясно, что кто-то из них неумолим и о возврате бабушкиных тысячи фунтов не приходится и думать. В глубоком унынии, о котором я вспоминаю теперь без всякого удовольствия, ибо знаю, что оно вызвано было заботами о себе (хотя и всецело связанными с Дорой), я вышел из конторы и отправился домой.
Мысленно я старался приготовить себя к самому худшему и размышлял о том, что надлежит нам предпринять в будущем, которое представлялось мне крайне мрачным, как вдруг ехавшая позади меня наемная карета остановилась рядом со мной, и я поднял глаза. Из окна кареты высунулась прелестная ручка и показалось улыбающееся лицо, которое я не мог видеть, не испытывая чувства радости и умиротворения с той минуты, когда увидел его впервые на фоне старой дубовой лестницы с широкими перилами, и всегда с той поры связывал нежную красоту этого лица с изображением на витраже в церкви.
– Агнес! – воскликнул я с восторгом. – Дорогая Агнес! Вот кого я рад увидеть больше всех на свете!
– Да неужели? – ласково сказала она.
– Мне так нужно с вами поговорить, – сказал я. – Стоило мне взглянуть на вас, и на сердце сразу стало легче! Будь у меня волшебная палочка, я вызвал бы только вас!
– Да что вы!
– Пожалуй… сперва – Дору, – покраснев, сказал я.
– Разумеется, сперва Дору, – сказала Агнес и засмеялась.
– Ну, а потом вас! Куда вы едете?
Она ехала ко мне, чтобы навестить бабушку. День был погожий, и она рада была выйти из кареты, в которой пахло словно в конюшне, устроенной в парнике (все это время я стоял, просунув голову в окошко). Я расплатился с кучером, она взяла меня под руку, и мы пошли. Для меня она была воплощенная Надежда. Стоило ей появиться здесь, рядом со мной, и я уже чувствовал себя совсем иначе, чем минуту назад.
Бабушка прислала ей странную, лаконичную записку, едва ли более длинную, чем банковский билет, – ее эпистолярный пыл обычно этим и ограничивался. Она сообщила, что попала в беду и покидает навсегда Дувр, с чем совершенно примирилась, чувствует себя превосходно, и о ней можно не беспокоиться. И вот Агнес приехала в Лондон повидать бабушку – они питали друг к другу самую живую симпатию все эти годы; точнее – с того дня, как я поселился в доме мистера Уикфилда. Агнес приехала не одна. С ней был ее папа и… Урия Хип.