землей страстная молитва воспрянувшего еврейства.

Сбудется, сбудется пророчество Иезекииля!»

После опубликования статьи Раджиба в редакцию пришло восторженное письмо Авигайль с просьбой помочь ей разыскать автора статьи. Редакция выполнила ее просьбу, и счастливый Раджиб торопится к любимой в Зихрон-Яаков. А там его скосила лихорадка. Он попадает в больницу. Авигайль его навещает, и Раджиб просит ее руки. Сначала ошеломленная Авигайль отказывает ему и объясняет, что принадлежность к разным религиям не позволяет им быть вместе. Но любовь побеждает, и Авигайль соглашается стать его женой. В доме Раджиба празднуют помолвку. На следующий день Раджиб вместе с Авигайль идет на Кармель посмотреть на народные гулянья. Там его и настигает нож наемного убийцы-бедуина. Раджиб чувствует, что нож отравлен. Он успевает сказать Авигайль, что прожил жизнь не зря, и умирает.

Домет работал над романом всю весну и все лето. Он посвятил роман Вейцману и послал ему первые пять глав, приложив записку:

«„Огненный столп“ (роман о сегодняшней Палестине) я пишу кровью моего сердца. Прежде всего я пытаюсь рассказать о возвращении рассеянных по миру детей Израилевых в страну праотцов».

Вейцман был тронут посвящением и оценил идеологическую направленность романа. Но издать этот роман Домету так и не удалось.

11

Лейтенант Стив Брэдшоу из английской контрразведки пребывал в отвратительном настроении. Накануне в офицерском клубе он просадил полжалованья в карты. И кому! Этой скотине из финансового отдела капитану Коллинзу.

Брэдшоу смотрел в одну точку и думал, где бы раздобыть денег. Написать отцу в Ливерпуль? Старик не даст ни пенса. Занять у кого-нибудь? Черта с два ему дадут в долг: он уже у всех поназанимал. Брэдшоу посмотрелся в зеркало: лысеющая голова, опухшая от попоек физиономия, злые глаза. Куда делся бывший подтянутый университетский центр-форвард? Живот, как у беременной бабы.

Брэдшоу пошарил в тумбочках стола, но в единственной бутылке из-под виски было пусто, как у него в голове. Впрочем, одна мысль там крепко застряла: «Где взять денег?»

От этой мысли его и отвлекла секретарша — старая карга, у которой была омерзительная привычка: входя в кабинет, она принюхивалась, как гончая, ядовито спрашивала: «Не возражаете, сэр?» — и, не дожидаясь ответа, распахивала окно, что-то бурча о пользе свежего воздуха. Но сейчас она проскрипела:

— Вас вызывает майор.

— Это еще зачем?

— Мне неизвестно, сэр.

Ветеран колониальной службы, майор Гарольд Маккензи, рослый бритоголовый здоровяк, не любил пьяниц, картежников и волокит. Не любил майор и арабов, и евреев, и Палестину, и журналистов, и большевиков.

— Явился по вашему приказанию, сэр, — отчеканил Брэдшоу.

— Что, опять напились?

— Никак нет, сэр. Не выспался.

— Ну, конечно. Вы же чересчур много работаете!

— Но…

— Хватит. Садитесь.

Брэдшоу осторожно присел на кончик стула.

Майор подошел к большому сейфу, поколдовал над шифром, достал тоненькую коричневую папку и открыл ее.

— Агент «Мальчик». Араб из Иерусалима. Где вы откопали этого араба?

— В парке, сэр. Мы с ним разговорились, — насторожился Брэдшоу.

— Ах, разговорились! И о чем же?

— О евреях.

— Интересно. И что же он думает о евреях?

— Он их ненавидит, сэр,

— А нас?

— Не могу знать, сэр.

— А я знаю. Вот запись разговора Мальчика с его братом. «Англичане — круглые дураки, и на них можно заработать кучу денег» — и так далее. Кстати, сколько вы ему заплатили за прошлый месяц?

Брэдшоу почувствовал себя хуже, чем вчера, когда пришел такой паршивый прикуп.

— Пятнадцать фунтов, сэр.

Майор заглянул в папку и перевел взгляд на Брэдшоу.

— Простите, не расслышал. Сколько?

— Десять фунтов, сэр.

— А Мальчик сказал брату — три.

— Врет, мерзавец. Вы же знаете арабов, сэр.

— Знаю. И не только арабов, но и вас. Сколько вы проиграли вчера в клубе?

— Двадцать фунтов, сэр.

— Отдам под трибунал, — сказал майор, и от его тихого голоса Стива Брэдшоу прошиб холодный пот. — Напишу вашему отцу — и он лишит вас наследства.

— О, сэр! — задохнулся Брэдшоу. — Умоляю вас, только не это.

Майор положил папку в сейф, закрыл его и поменял шифр. Потом сел за стол и посмотрел на лейтенанта Брэдшоу. Кого только эти штатские хлюпики не понабирали в контрразведку!

— Слушайте меня внимательно, Брэдшоу. Даю вам две недели на вербовку надежного агента, который будет поставлять мне нужные сведения не за страх, а за совесть. И не за фиктивные суммы. Вы меня поняли? Действуйте. Мне нужно знать про арабов все.

x x x

В арабском отделе контрразведки лейтенанта Брэдшоу встретил его приятель Кеннет Барнс, который с отличием окончил филологический факультет Оксфорда, свободно владел древнегреческим, немецким, французским, древнееврейским и арабским языками и занимался арабской и еврейской прессой в Палестине.

— Был у майора? ~ ухмыльнулся Барнс, увидев кислую физиономию Брэдшоу.

— Откуда ты знаешь?

— Старик, мы же как-никак в контрразведке служим! — весело заржал Барнс. — С чем пожаловал?

— Мне нужно найти агента.

— Большое дело! Сходи в агентурный отдел, они тебе там подберут кого захочешь. Я их клиентуру знаю: парикмахеры, сутенеры…

— Да нет, — отмахнулся Брэдшоу. — Это все не то. Майору подавай рыбку покрупнее. И поумнее. Он хочет знать про арабов все, как он выразился. Значит, агент должен быть вхож в разные круги… В общем, сам понимаешь.

— И это можно, — Барнс пошарил на столе среди папок и газетных вырезок. — Вот. «Палестайн уикли». Смотри там, где отчеркнуто.

— Трумпельдор… Это что такое?

— Не «что такое», а «кто такой». Это — название пьесы о русском еврее, которого арабы убили в Галилее.

— Ну и что?

— А то, что эту пьесу написал араб из Хайфы по фамилии… — Барнс заглянул в вырезку. — Домет. Азиз Домет. Понял?

— Пока нет.

— Да, сообразительность — не твой конек, — опять беззлобно засмеялся Барнс. — Как раз этот Домет тебе и нужен. Он — писатель, а писатели вообще — народ податливый. Особенно те, кто разводят идеологию: этим деньги всегда нужны позарез. Я в Лондоне знал двух-трех таких, они у меня все время на пиво занимали.

Не слушая болтовню Барнса, Брэдшоу взял газетную вырезку, пошел в свой кабинет и начал читать.

«Господин Домет, так зовут одаренного драматурга, который написал пьесу „Йосеф Трумпельдор“, еще раз доказал, что им движут благородные стремления покончить с конфликтом между арабами и евреями, губительным для обеих сторон».

Брэдшоу подумал, что Барнс хоть и болтун, но хорошо разбирается в таких делах.

х х х

От радости Домет не находил себе места. Наконец-то! Его поняли, его оценили! Пусть эту заметку прочитает это ничтожество, этот Сильман, этот негодяй! Он посмел критиковать его пьесу. Все враги и завистники пусть