Кебке рыдала на весь перрон и целовала то дочь, то внучку. Герр Кебке прижал зятя к груди с такой силой, что у Домета перехватило дыхание. Дома объятия и поцелуи стали еще горячее. Бабушка с дедушкой кудахтали над Гизеллой, она с радостными криками дергала за хвост старого кота, кот не знал, куда спрятаться — такого еще никогда не было.

На следующий день Домет нанес визит вежливости руководителям берлинского филиала Сионистской организации и был разочарован. На него смотрели с какой-то странной улыбкой и не выказывали ни малейшего желания помогать и рекламировать его лекции. Более того, эти евреи почему-то весьма скептически отнеслись к рекомендациям доктора Вейцмана. Домет пожаловался Вейцману. Вейцман написал в Берлин, но не успел он отправить письмо, как ему принесли копию конфиденциального отчета из берлинского филиала, в котором говорилось, что «господин Домет произвел на нас весьма отрицательное впечатление. Он ходит в частные дома с рекомендательным письмом д-ра Вейцмана и несправедливо жалуется на наше плохое отношение к нему».

Домет не знал, что делать. У кого просить помощи. И вдруг он вспомнил: Эйнштейн! Он наверняка знаком с Вейцманом. Не может быть, чтобы рекомендация Вейцмана для него ничего не значила. Достать адрес Эйнштейна не составило труда.

Горничная спросила Домета, как о нем доложить. Домет назвался и попросил передать профессору Эйнштейну рекомендательное письмо доктора Вейцмана.

Прочитав рекомендацию «оказать помощь нашему арабскому другу», Эйнштейн велел горничной провести гостя.

— Прошу вас, герр Домет, — Эйнштейн показал на кресло у камина. — С доктором Вейцманом мы старые друзья. И как раз в прошлом году встречались.

— В Берлине? — спросил Домет, не отрывая глаз от знаменитого ученого.

— Нет, в Тель-Авиве. Нас с женой принимал мэр, герр Дизенгоф. Как он поживает?

— Я с ним не знаком, — смутился Домет.

— Очень, очень энергичный и радушный человек, — сказал Эйнштейн.

Черные усы молодили Эйнштейна. Седые волосы были всклокочены, одет он был по-домашнему.

Поговорили о Тель-Авиве. Домет восторженно рассказал, как прекрасен этот еврейский город, как быстро он строится.

Эйнштейн рассказал, как они с Вейцманом ездили по Америке, собирая деньги на строительство Еврейского университета в Иерусалиме.

— Я тоже хотел бы поехать в Америку, — ввернул Домет, — с лекциями о сионизме.

— О сионизме? — оживился Эйнштейн, заинтригованный столь необычным арабом.

— Да, потому что сионисты хотят превратить эту землю из заброшенной окраины в европейскую страну.

— Так, так, и вы думаете, им это удастся?

— Обязательно. Арабы помогут.

— А много ли найдется таких арабов?

— Полагаю, со временем их станет много.

Домет увлекся, а Эйнштейн рассматривал арабского пропагандиста сионистской идеи. «Где только Вейцман такого нашел? И что могло привести ко мне в дом этого забавного Домета?»

— Чем же я могу вам быть полезен, герр Домет? — спросил Эйнштейн, бросив беглый взгляд на настольные часы.

— Может, герру профессору не составит труда сказать руководству Сионистской организации, что я буду полезен в лекционной работе. С моим знанием обстановки в Палестине я смогу убедить немецких евреев туда ехать.

— Вот это как раз не так легко, как вам кажется. — Эйнштейн не любил, когда разговор о сионизме переходил на практические вопросы, касающиеся и его. — А разве для Сионистской организации недостаточно рекомендаций доктора Вейцмана?

— Они… они… — Домет замялся, — …говорят, что я плохо выступал в Вене, но, поверьте, это вовсе не так. Просто в Вене собралась совсем не та аудитория. Но в Берлине меня знают. Тут с большим успехом ставили мои пьесы, обо мне писали в газетах.

Эйнштейн еще раз посмотрел на часы.

— К сожалению, меня ждут неотложные дела. Я постараюсь вам помочь. Было очень приятно с вами познакомиться, герр Домет.

Выйдя от Эйнштейна, окрыленный, Домет написал Вейцману, как дружелюбно принял его великий ученый.

Вейцман, уставший от нескончаемых хлопот по делу Азиза Домета и раздраженный тем, что его протеже произвел скверное впечатление в Европе, решил поставить точку во всей этой истории и попросил Штейна написать соответствующее письмо в берлинский филиал Сионистской организации.

х х х

Председатель центрального правления Сионистской организации Германии доктор Отто фон Ландсберг сидел в своем кабинете. Он был в восторге от возложенного на него поручения: избавиться от назойливого попрошайки Домета.

И вот теперь этот жалкий арабский графоман, который только и делает, что беззастенчиво доит Сионистскую организацию, да еще нажаловался на него, Отто фон Ландсберга, самому доктору Вейцману, сидит у него в приемной. Ландсберг намеренно не торопился его принимать. Он получил от секретаря Сионистской организации Штейна недвусмысленные указания: в деликатной форме дать Домету понять, что Сионистская организация посылает его ко всем чертям. Ландсберг перебрал на столе бумаги, допил чай, прошелся по кабинету, позвонил жене, чтобы она рассчиталась с посыльным от портного, посмотрел в окно на оживленную улицу и только тогда — на часы. Домет сидел в приемной уже добрый час. Ландсберг позвонил секретарше: «Пригласите герра Домета».

— А, дорогой герр Домет, рад вас видеть в добром здравии. Присаживайтесь. Извините, ради Бога, что заставил вас ждать, но работа у нас такая — ни минуты времени. Как поживаете?

Домет нервно вертел в руках шляпу и молчал.

— Итак, я вас пригласил вот по какому делу.

Ландсберг вынул из папки письмо от Штейна и медленно начал читать, хотя уже знал его наизусть:

«Будьте любезны сообщить г-ну Азизу Домету, что доктор Хаим Вейцман, к сожалению, не может сделать для него больше, чем он уже сделал».

Домет покраснел, но ничего не сказал.

Ландсберг убрал письмо в папку и с любезной улыбкой посмотрел на араба, который ему так напакостил.

— Увы, господин Домет, Сионистская организация больше не может вас финансировать, теперь вам придется полагаться только на себя. Так что возвращайтесь в Палестину. Всего наилучшего.

Домет вышел на улицу с таким ощущением, будто его облили помоями.

Возвращаться в Палестину не на что. Деньги кончаются. Тесть еще не оправился от банкротства и сам старается перехватить у зятя марку-другую.

Домет бесцельно ходил по улицам. С тех пор, как он впервые побывал в Берлине, прошло три года. Инфляция кончилась, марка снова стала твердой валютой, прохожие улыбаются. Но Домета ничего не радовало: у него-то денег нет. По старой памяти он нашел «Красную лампу», где теперь размещался ресторан. Домет взглянул на меню при входе, и у него заурчало в животе. А когда посмотрел на цены, аппетит пропал. Он увидел в кафе русских эмигрантов и вспомнил о Лине. Встретит ли он ее еще когда-нибудь? От Лины мысли перешли к жене и к дочери. Надо их отправить домой, а самому