Впрочем, этому он научился чуть позже. Сначала же, сразу после освобождения, его компанией стали бомжи, алкаши, мелкие ханыги, которых в городке хватало с избытком. Многие из них сами прошли зону, некоторые не по одному разу, и Сергей легко говорил с ними на одном языке, а иногда и слов-то не нужно было. Так он чуть было не оказался на самом дне общества, на крутой, почти отвесной дороге в пропасть, откуда нет возврата. А оказавшись на дне, легко можно было махнуть на все рукой, обвинить окружающий мир во всех неудачах и начать изо дня в день топить в дешевой водке все свои надежды и чаяния. Но лететь в эту бездну Сергею совсем не хотелось. Чем сильнее он чувствовал ужасающе-притягательное головокружение, стоя на опасном краю пропасти, тем страшнее ему становилось. Ведь после стольких лет неволи он искренне хотел ясной и осмысленной жизни. Жизни, где будет работа, стабильность и, возможно, даже семья, жена, дети. И всего этого ему хотелось прямо сейчас, не откладывая «на потом». Зачем же он позволил себе даже приблизиться к этой бездне?

За шесть лет отсидки характер Сергея сильно изменился. Он резко повзрослел, заматерел, стал замкнутым, недоверчивым. Из открытого всему миру беззаботного рубахи-парня превратился в человека, который не ждал ни от жизни, ни от людей ничего хорошего. Лагерные «понятия» быстро научили его не разбрасываться словами по пустякам, постоянно следить «за базаром» и уметь молчать там, где, казалось бы, и не грех вставить «свои пять копеек». Эти же «понятия» научили Сергея отвечать за свои слова, к кому бы они ни были обращены. Еще в самом начале следствия, пока Сергей ожидал суда в камере предварительного заключения, он всерьез задумался о своей прошлой жизни: чего достиг и куда в результате скатился. Такие мысли грызли его на протяжении всех шести лет, проведенных на зоне. Узнав, что попадает под амнистию, Волков первым делом дал самому себе слово, что отныне его жизнь не будет бессмысленной. И когда через некоторое время, уже выйдя на свободу, он выбросил из своей жизни приятелей-забулдыг, то принялся реализовывать данное себе самому слово и всерьез озаботился поиском работы.

В Александрове с работой было туго, по утрам, ни свет ни заря, жители города штурмовали битком набитые электрички – ехали в Москву, чтобы поздно вечером вернуться, вымотанными и усталыми. Сергея такая перспектива не слишком привлекала. Как и жизнь с вечно брюзжащей теткой и ее мужем, который целыми днями угрюмо молчал и с каким-то маниакальным упорством выключал повсюду свет, не давая ему гореть лишнюю секунду.

Сергея это безумно напрягало, и он, пересилив свое отвращение к большому городу, махнул в Москву – искать себе дело. Ведь только ДЕЛО делает мужчину мужчиной. Но именно дело, а не имитация бурной деятельности с перекладыванием бумажек с одной стороны офисного стола на другую и постоянной боевой готовностью – успеть свернуть на мониторе окно игрушки или интернет-браузера, если вдруг в комнату войдет начальство (примерно этим Сергей и занимался до тюрьмы). Когда человек занят делом, каким бы оно ни было, у него в жизни начинают происходить те самые перемены, за которые ему будет не стыдно ни перед самим собой, ни перед окружающими, ни перед близкими и далекими потомками. Тратить свою новую свободную жизнь на просиживание штанов в офисе и посиделки в кафе по пятницам, в гостях, а чаще – дома за компьютером, Сергей не захотел. К этому решению он пришел еще в «местах, не столь отдаленных, но и не сильно близких». Поэтому он твердо решил для себя, что свое счастье заработает своими руками, настоящим мужским трудом. И все шансы для этого имелись. В тюрьме он стал отличным электриком, а такие люди, слава богу, везде нужны.

Сначала была мысль устроиться электриком в ЖЭК, или как их там теперь называют – ДЭЗ? Очень даже неплохо: ходил бы себе по квартирам, вкручивал лампочки, чинил выключатели и розетки, вешал люстры да устанавливал стиральные машины. Глядишь, и присмотрел бы себе подходящую невесту среди одиноких женщин – а кто еще станет по ерундовому поводу приглашать электрика? К тому же в этой сфере сотрудникам вроде бы даже служебные квартиры дают, что-то такое Сергей слышал краем уха. Но с ЖЭКом, то есть ДЭЗом, ничего не вышло. То ли судимость помешала, то ли национальность – везде, куда бы он ни обратился, штат оказался укомплектован киргизами или таджиками, и русскому парню там места не находилось.

Тогда Сергей плюнул и подался на стройку. Там специалиста его уровня, да еще и россиянина с жильем и подмосковной пропиской, приняли с распростертыми объятиями. Как квалифицированный электрик, он зарабатывал неплохие деньги, смог снять небольшую квартирку в Перово, где зажил в одиночестве. Точно волк-одиночка. Не зря, видать, фамилия у него была Волков, на роду, похоже, написано быть одиноким волком. Парижская миллионерша и, по ее странному капризу, исполнительница русских блатных песен Дина Верни уже несколько лет была его единственной женщиной, недостижимой, скрытой за пеленой времени, но всегда понимавшей, всегда тонко чувствующей. Как надрывно звучал ее голос в наушниках плеера… Наконец-то Сергей мог слушать музыку, она помогала ему оградиться от остальных звуков мира.

Из колымского белого ада,

шли мы в зону в морозном дыму,

я заметил окурочек с красной помадой

и рванулся из строя к нему.

«Стой, стреляю!» – воскликнул конвойный,

злобный пес разодрал мой бушлат.

Дорогие начальнички, будьте спокойны,

я уже возвращаюсь назад.

Баб не видел я года четыре,

только мне, наконец, повезло —

ах, окурочек, может быть, с «Ту-104»

диким ветром тебя занесло…

Работа на стройке оказалась тяжелой, не легче, чем на зоне. Бывало, что Сергей с ностальгией вспоминал свою работу на фирме, где получал поменьше, но при этом почти не напрягался. Там все было по-другому. Евроремонт, надраенные уборщицей полы, цокот каблучков девчонок в узких обтягивающих юбках выше колен и кофточках с кокетливо расстегнутыми верхними пуговками, шутки и анекдоты в курилке, привозные обеды и кофе за счет фирмы, вертящееся кресло перед компьютером, браузерные игры на мониторе и постоянное ожидание шести часов, а еще лучше – пятницы… Самым большим и распространенным преступлением было опоздание на работу или пьяный адюльтер на праздничном корпоративе. «Может, вернуться туда? – возникала иногда мысль. – Устроиться в какую-нибудь фирму?» Но Сергей тотчас одергивал себя: «Нет, что ты, Волк! Какая может быть фирма?! Кто тебя туда возьмет с судимостью, да после шести лет зоны?! Нечего об этом и думать, Серый…» Эту привычку разговаривать с самим собой он тоже приобрел в заключении. На зоне, конечно, к нему обращались совсем по-другому, не по статусу ему там были такие «солидные» клички, как Волк, Серый. Свое тюремное погоняло он старался поскорее забыть, как и выкинуть из памяти все подробности лагерной жизни.

Зато обстановка на стройке для Сергея в его нынешней ситуации казалась гораздо комфортнее офисной. Люди тут были разные, но каждый своими руками зарабатывал на хлеб, каждый был занят делом и каждый жил сам по себе. Никаких тебе корпоративов и прочей дурацкой офисной обязаловки. Захочешь общаться – найдешь собеседника, не захочешь – дело твое. Лезть в душу и выспрашивать подробности биографии никто не будет. И все, в общем, нормальные ребята, независимо от национальности. В заключении Сергей привык к грубости, к жестким нравам обитателей зоны, к их постоянной агрессии. Поэтому сейчас ему тем более не хотелось слышать оскорбительный тон, пренебрежительные окрики. Ведь сейчас он уже был не номер такой-то, а человек, гражданин, не лишенный гражданских прав. Нравы, царящие на стройке, иногда живо напоминали ему тюрьму. И это мучило и злило его, но он умел жить этой жизнью и разговаривать на этом языке, и работяги стали его уважать, хоть и немного сторонились.