Праздник Майского дня поразил Агнара своей необъяснимой красотой. Он ожидал обычного веселья, обычного застолья, танцев под какую-нибудь дудочку, а то и просто так. Больше всего он хотел просто посмотреть на этих людей, собравшихся вместе, на то, как они веселятся, может быть, как ссорятся по пустякам – чтобы понять, какого подвоха можно ожидать от старика-друида, тоже белга по рождению. К тому же он надеялся узнать какую-нибудь важную информацию о кровавых обрядах местных жрецов, если они есть.

Празднования начались совершенно неожиданно для него. Только что он махал топором, чтобы наготовить дров для очага – в праздник тоже нужно что-то готовить. Он был голый по пояс, потный, и, когда в дверях дома появилась главная, то есть самая старшая супруга хозяина дома, отца Нихассы, с большой серебряной чашей в руках, викинг решил, что не стоит мешать утренним обрядам, и отошел в сторонку.

Однако женщина направилась прямо к нему. Рядом с ней вышагивал ее рослый супруг, он тоже нес чашу, только золотую, в крупными синими камнями, вставленными в оправу. Он решительно остановил Агнара, окунул ладонь в чашу и, осторожно вынув ее, измазанную чем-то синим, мазнул сперва по лбу скандинава, а потом и по груди. Потом произнес несколько коротких фраз, которые тот не понял. Он уже научился разбирать разговорный, намного более простой местный диалект. Но существовал еще один, устаревший язык, на котором слагали слова речей, имеющих особенное значение, а также говорили с богами и произносили заклинания.

Молодой мастер немного испугался, что вот, началось испытание, о котором его никто не предупредил заранее. Он подобрался, однако ничего страшного не произошло – супруга хозяина подала ему чашу, и он отпил. Напиток со странным запахом обжег ему рот, комком жидкого огня спустился в желудок и напитал кровь чистой радостью. Взгляд прояснился, стал острым, мир заигран сотнями красок и тысячами оттенков, и стало наплевать на опасность – Агнару просто было хорошо.

Он слегка закашлялся.

– Что это? – хрипло спросил он.

– Теперь ты с нами, как один из нас, – туманно сказал белг. – А мы отправляемся разжигать костры и кормить поле. Идем же.

– Что это было?

– А, напиток… Иарнгуал. Питье угля, оно только для настоящих мужчин, – хозяин дома многозначительно похлопал скандинава по плечу. – Не тяни, ждать тебя мы не будем.

Агнар торопливо оплеснулся водой из бочки, обтерся куском полотна, который подала ему улыбающаяся Нихасса, уже разодетая и с распущенными по случаю праздника волосами, – викингу очень захотелось запустить с них пальцы, погрузить лицо, а там, глядишь, станет совсем не до праздника, – накинул новую рубашку. Они с девушкой догнали остальных уже на краю селения. Процессия направлялась куда-то вдоль реки, правее леса, и викинг не столько думал о зрелищах, которые его ждут, сколько разглядывал женщин. Принарядившись, сельские красотки стали заметнее.

Пришли на заливной, едва успевший просохнуть луг, на котором травы еще не касалась коса, и расположились полукругом. Нихасса тотчас ускользнула от Агнара, и он заметил, что женщины как-то незаметно стянулись друг к другу, группками разбрелись по лугу, принялись рвать цветы и плести из них венки. Мужчины тоже не скучали – судя по выражению их лиц, они принялись с жаром обсуждать интересные для них одних вопросы. Викинг, до сих пор не научившийся понимать беглую речь местных, улавливал лишь отдельные слова и фразы, и поэтому скучал.

Старейший из селян вместе со своими женами принес и расстелил на траве огромную скатерть. Поразительно, откуда мог взяться такой большой цельный кусок полотна, да еще шириной в три локтя, не меньше. Похоже, специально для него ставили огромный ткацкий стан, ткали всем селом, а потом еще и расшивали вместе – вышивка, украшающая края полотна, поразила молодого мастера своей яркостью и свежестью. Он уважал чужое мастерство.

Женщины поставили на этот импровизированный «стол» угощение. При виде лакомств – масла, соленого и сладкого сыра, меда, медовых лепешек, откуда-то взявшихся яблок и орехов, видимо, сохранившихся с прошлого года – у Агнара потекли слюнки. Однако никто не приступал к еде, все чего-то ждали.

Закончившие плести венки девушки надели их на голову и, взявшись за руки, запели. Сначала негромко, старательно выводя затейливую мелодию слабенькими, но довольно чистыми голосами, потом запели увереннее. Скандинав не сразу заметил, когда к голосам девушек присоединились более низкие и более сильные голоса женщин. Они – и замужние, и вдовы, и разведенные, – к его неподдельному удивлению оказалось, что среди женщин белгов есть и такие, – отделились от мужчин и пошли в сторону леса; мужчины последовали за ними.

Поколебавшись, викинг зашагал следом, хотя скатерть и угощения на ней манили его необычайно.

Он шел, невольно замечая, как мужчины разглядывают идущих впереди женщин; можно было подумать, что женщины именно затем и шли впереди, чтоб дать возможность мужчинам их разглядывать. Через некоторое время, когда Нихасса, на миг оглянувшись, одарила его задорным вызывающим взглядом, викинг сделал вывод, что был прав. «Праздник обещает быть интересным», – подумал он, невольно отвечая девушке улыбкой.

Тот момент, когда в пение женщин вмешались мужские голоса, причем не тех мужчин, рядом с которыми шагал Агнар, а каких-то других, идущих впереди, в гуще леса, скандинав тоже пропустил. Голоса были как на подбор, они звучали, будто струны хорошо настроенного инструмента. Чем дальше, тем они становились громче, и когда викинг вышел на огромную поляну на вершине холма, хор пел настолько слаженно и прекрасно, что увлек и его, не самого большого любителя песнопений. Ему случалось присутствовать при христианских богослужениях, когда, подбадриваемые гулким соборным эхом, славу Благому Богу пели целые хоры из полсотни и более голосов, однако он никогда не наслаждался музыкой так, как теперь.

Поляна была полна народу, и не только селян. Молодые и зрелые мужчины в длинных, до земли, одеяниях, – скандинав уже знал, это все были друиды: в белом – полноправные, в зеленом и синем – еще нет, – пели и играли на музыкальных инструментах. Их музыка была не просто развлечением и весельем, это была подлинная молитва и подлинное таинство. Среди них молодой мастер заметил и старика, который обрек его жить пленником в селении и кольце полей вокруг него. Его широкие одежды сияли белоснежной чистотой, покрывало на голове придерживал широкий золотой венец, на груди лежала огромная золотая гривна, литая и, должно быть, очень тяжелая. Он опирался на посох и чего-то ждал; викинг его не заинтересовал, на него друид даже не взглянул.

Хор смолк, девушки отступили за плечи мужчин, затихла и мелодия. Старик в белом передач посох стоящему рядом с ним ученику, выступил вперед, поднял сухие, тонкие в запястьях руки – белоснежные широкие рукава, будто крылья птицы, зашуршали в воздухе и упали вниз. Блеснули алым камни в золотых браслетах. Друид заговорил на том самом старом наречии, которое Агнар не мог понять. Несколько фраз, взмах руки – и мужчины в длинных зеленых и синих одеяниях расступились, открыв глазам огромную поленницу аккуратно сложенных бревен. Сложены они были со знанием дела – так, чтоб воздух свободно проходил между стволами и помогал огню вцепляться в дерево.