Турстан наконец добился, чтобы дрейфующий неф развернулся носом к ветру, и теперь судно поднималось и опускалось на волнах, погружая поочередно в воду то длинный бушприт, то нижний ярус кормовой башни. В таком положении можно было пережидать бурю, не опасаясь, что бортовой удар перевернет корабль вверх килем.

Шатры давно опустели. В одном из них на полу валялся оставленный кем-то в спешке плоский деревянный сундучок. Сундучок был крест-накрест перевязан толстой вереакой, за которую, вцепившись всеми четырьмя лапами, держались две большие черные крысы. Шерсть грызунов, промокшая насквозь, топорщилась, собираясь в некое подобие шипов, что делало их похожими на давно не кормленных ежей. Крысы, попискивая, о чем-то между собой переговаривались. Видимо, решали, покидать ли «Акилу» прямо сейчас или пока подождать…

Понше перевел дух и собрался было дать команду савояру Гуго, чтобы тот с матросами, привязавшись длинным линем, попробовал пробраться на нос и проверить, что там творится, как вдруг с кормы раздался громкий панический крик: «Правое весло, капитан!» Помощник капитана обернулся назад и оцепенел. Корма нефа поднялась над стеной воды, и с мостика стало видно, что у правого рулевого весла на месте лопасти торчат острые обломки – скорее всего, в него ударил кусок дерева или другой плавающий предмет, принесенный с расколотой тариды.

Последствия этой неожиданной поломки не замедлили сказаться. Неф, почти лишенный управления, стал медленно разворачиваться бортом к ветру.

– Нас относит к берегу! – испуганно завопил впередсмотрящий из «вороньего гнезда».

– Поднять парус до половины мачты! – немедленно отдал команду Турстан и добавил, обращаясь к Понше: – Это наш единственный шанс, чтобы не быть вынесенными на берег. Надеюсь, если мы заберем круче к ветру, то удержимся на курсе и с одним-единственным веслом.

Мощная дубовая рея медленно поползла вверх. Ветер сразу же наполнил парус и рванул «Акилу» так, что неф устремился вперед, чуть не подпрыгнув на месте.

– Опускайте, немедленно опускайте! – закричал капитан. – Ветер навальный, нас прибивает к берегу!

Но такелаж, наполовину сорванный бурей, спутался мертвыми морскими узлами, и рея, застряв на полпути, никак не хотела возвращаться обратно на палубу.

Робер выглянул наружу и длинно, забористо выругался. С каждым подъемом на гребне волны неф, увлекаемый ветром и почти неуправляемый, заметно приближался к серому скалистому берегу.

– Все, кто может стоять на ногах! – закричал с мостика охрипший капитан. – К мачте, срезайте парус, иначе нас расколет как орех!

– Похоже, и для сухопутного рыцаря наконец-то нашлась работа, – проговорил Робер, срываясь с места и вытягивая из-за пояса длинный, остро заточенный кинжал.

Жак наблюдал за тем, как несколько моряков вместе с Робером, тамплиерами и неведомо откуда взявшимся сицилийцем кромсают насквозь промокшее полотнище, и оно, хлопая освобожденными концами, постепенно отделяется от деревянного бруса. Но, несмотря на все их усилия, неф продолжало нести все быстрее и быстрее.

Волны прокатывались к берегу, то поднимая неф на вершину, то опуская его в черно-зеленую бездну. В борьбе со стихией те, кто находился на палубе, потеряли счет времени и уже не представляли толком, как далеко от берега находится неф. Все, от Турстана до палубного юнги, содрогнулись, когда прямо перед ними, не далее чем в половине полета стрелы, из пелены дождя вынырнула острая, напоминающая огромный лесной муравейник скала. Каменная громада то скрывалась целиком под водой, то обнажалась, открывая свое черное подножие, заросшее бурыми водорослями. Медленно и неумолимо скала росла перед глазами. Любому, даже самому неискушенному в морском деле путнику было понятно, что эти жуткие качели – скала вниз, «Акила» наверх, скала наверх, «Акила» вниз – вскоре приведут к тому, что еще несколько взлетов и падений, и неф со всего размаху будет насажен на вершину, словно курица на вертел.

Капитан упал на колени и начал молиться.

– Руль! Держите руль, канальи, или всех повешу на одной рее! – С криком раненого оленя мэтр Понше скатился вниз и вместе с двумя матросами стал ворочать уцелевшее весло.

Очумевшие моряки налегли на руль из последних сил, словно угроза мэтра для них оказалась страшнее разбушевавшейся стихии. Через несколько мгновений к ним присоединился и Жак.

Их усилия не пропали даром – нос «Акилы» начал понемногу отворачивать в сторону. Но они приближались к скале слишком быстро. Жак, не отпуская весло, в ожидании столкновения зажмурил глаза…

Рядом ударила молния, осветив скалу, уже нависшую над головой путников. Но последнего усилия оказалось достаточно для того, чтобы неф проскользнул на расстоянии вытянутой руки от серого камня, с разгону вылетел за линию прибоя и оказался в спокойной тихой бухте, надежно укрытой от ветра высокими холмами.

– Мы выжили! – прошептал одними губами Жак и несколько раз подряд перекрестился.

К нему подошел Робер. В руке он сжимал рукоять кинжала, словно не мог разжать ладонь.

В полной тишине, словно в сказке, из тумана вдруг выплыла большая деревянная клеть, внутри которой стоял оседланный вороной конь. Бедное животное косило глазом на приближающийся берег и сдавленно храпело от ужаса. Клеть проплыла мимо, исчезла в глубине бухты и еще некоторое время напоминала о себе приглушенным удаляющимся ржанием.

– Т-ты это тоже видел? – чуть заикаясь, спросил у товарища Робер.

– Д-да! – также заикаясь, ответил тот.

– И что это было?

– Видение! – чуть оправившись, уверенно произнес Жак и, чуть помедлив, добавил: – Как говорил мой учитель, отец Браун: «И если увидишь, как сыны человеческие и твари Божьи движутся пред тобой по воде яко посуху, то знай, отрок, что ты узрел Царство Небесное!»

Разрушая насланные на друзей чары, мимо них протопал послушник-бенедиктинец. Он деловито подошел к борту, задрал рясу и, с тревогой вслушиваясь в удаляющиеся раскаты грома, долго и обстоятельно справлял малую нужду.

Две крысы неторопливо выбрались из чудом уцелевшего шатра и, волоча за собой мокрые розовые хвосты, горделиво протопали в направлении лестницы, ведущей в тамплиерский трюм.

Моряки и путники, едва живые после перенесенных испытаний, обессиленные до последней степени, рухнули, кто где стоял. Понше, не полагаясь на все еще продолжавшего молиться капитана, сам назначил вахту и выставил караул.

Покосившись на фигуру часового, который маячил на капитанском мостике, Робер, недовольно что-то пробурчав себе под нос, приволок кусок парусины и, жестом пригласив Жака последовать своему примеру, плотно завернувшись в ткань, устроился на корме.

Вскоре все, кто был на борту, погрузились в крепкий сон.

* * *

Жак проснулся оттого, что ощутил на лице горячую потную ладонь. Он раскрыл глаза и увидел перед собой встопорщенные усы. В том, кому они принадлежали, не было ни малейших сомнений. По усам Робера можно было, как по хвосту собаки, точно определять, в каком состоянии души он находится в тот или иной момент, и сейчас их, если так можно выразиться, выражение, по убеждению Жака, не предвещало ничего хорошего.