Москва, июль 2009 г.

Мурашов Аркадий Николаевич – член Политсовета Московского областного регионального отделения партии «Союз правых сил». Родился 2 декабря 1957 году в городе Жагань (Польша). Экс-сотрудник Института высоких температур АН СССР. Бывший ответственный секретарь Межрегиональной депутатской группы в 1989–1991 гг. В 1991–1992 гг. – руководитель ГУВД г. Москвы.

– Почему мэр Москвы Гавриил Попов именно вас, сугубо штатского человека, назначил на должность руководителя столичного ГУВД сразу после ГКЧП?

– Такая идея пришла Гавриилу Харитоновичу, видимо, во время августовских событий 1991 года. Быть может, она у него была и раньше, но, по крайней мере, в разговорах со мной он ссылался на то, что в те непростые дни московская милиция стала неуправляемой. Должен сказать, что к августу 1991 года вся российская милиция – за исключением внутренних войск Москвы и Ленинграда – уже не подчинялась министру внутренних дел СССР Пуго, а перешла в полное подчинение руководителю МВД РСФСР Баранникову. При этом столичное ГУВД, которое формально являлось структурой двойного подчинения – союзной власти и мэрии, заняло выжидательную позицию: ни во что не вмешивалось, ждало, чья же возьмет. Попов, который к этому моменту работал мэром Москвы уже больше года, был страшно разозлен этой ситуацией, и, я думаю, именно тогда ему и пришла идея поставить во главе столичной милиции преданного и верного ему человека. Попову нужен был стопроцентный контроль за тем, что происходит в московском ГУВД и других силовых структурах, еще и потому, что как раз в августе 1991 года была запрещена деятельность КПСС, партийные ячейки которой в силовых структурах традиционно считались ее идеологическим оплотом.

Первым из задуманных Поповым кадровых перестановок состоялось назначение на должность руководителя столичного ФСБ моего хорошего товарища и помощника Гавриила Харитоновича – Жени Севастьянова; чуть позже, в середине сентября 1991 года, дошла очередь и до меня. С Женей мы оба были физики, вышли из одной академии наук: он – геофизик, работал в Институте геофизики земли, а я – плазменный физик, трудился в Институте высоких температур. В конце 1980-х, когда Попов был фактическим руководителем Межрегиональной депутатской группы, я являлся одним из ближайших его соратников – ответственным секретарем этой группы. К моменту моего назначения в ГУВД мы с Гавриилом Харитоновичем уже работали несколько лет в абсолютно тесной связке с очень высокой степенью взаимопонимания. Поэтому нет ничего удивительного, что, когда Попов решал вопрос, на кого он сможет опереться в ГУВД Москвы, он выбрал меня, за которым действительно впоследствии чувствовал себя как за каменной стеной.

– Само по себе ваше назначение ведь не означало автоматического подчинения всего кадрового состава?

– Силовые структуры есть силовые структуры, там есть устав, присяга, люди носят погоны… Тогда эти профессиональные инстинкты еще не были потеряны, но в то же время – время разгара перестройки и реформ – эти структуры уже отчасти были пропитаны демократическими веяниями. Да, когда было объявлено о моем назначении, милиционеры поначалу устроили мне обструкцию, которая заключалась в том, что они начали везде ходить и на меня жаловаться. Гавриилу Харитоновичу даже пришлось провести по этому поводу специальное мероприятие. Он собрал всех 33 начальников московских РУВД, представил меня им. У нас возникла своего рода возможность выяснения отношений: они могли предъявить свои претензии мне прямо в глаза. Но смелым оказался только один бойкий полковник по фамилии Никитин, по-моему, из Ждановского или Люблинского РУВД: «Зачем вы назначаете на эту должность человека, который в работе милиции ничего не понимает?!» Все остальные трусливо молчали. Кстати, позже, когда весь высший начсостав был выведен за штат и я по новой назначал себе заместителей, то я в первую очередь вспомнил именно о полковнике Никитине и сделал его своим первым замом. Согласился он, между прочим, совершенно спокойно, невзирая на то, что еще недавно говорил обо мне критические вещи. Тем не менее назначение это, как показало время, оказалось неудачным, меньше чем через год с Никитиным пришлось со скандалом расстаться.

Объективности ради все-таки следует сказать, что обструкция Никитина не была единственной: другие подразделения тоже по-разному выражали свое недовольство моим назначением. Некоторое время у меня ушло только на то, чтобы эти недовольные настроения в милицейской среде исчезли. И они исчезли. Важно же помнить, что за мной стояла не только городская, но и российская власть, а с сентября по декабрь 1991 года, пока оставался СССР, меня поддерживал еще и Горбачев. Так что милиции некуда было деться. Кстати, меня изначально поддержали многие низовые сотрудники ГУВД Москвы, да и среди авторитетных в милицейской среде людей оказались те, кому такой кадровый ход Попова пришелся по душе. Например, бывший начальник МУРа, ныне покойный Егоров Анатолий Николаевич, который в то время был народным депутатом РСФСР, моим коллегой по депутатскому корпусу. Его я тоже сделал моим вторым первым замом, начальником криминальной милиции. Ситуации моего отторжения кадровыми милиционерами продолжались всего-то около месяца, а уже к концу 1991 года у нас со всеми моими подчиненными были нормальные, рабочие отношения.

– За окном вашего милицейского кабинета был тогда криминальный разгул… О бандитах было время вспомнить?

– Самое страшное в криминальном смысле время при мне еще не началось. Ведь цены-то отпустили только с 1 января 1992 года, а весь этот рэкет и разборки в больших масштабах начались тогда, когда частные лица уже стали владеть большими деньгами, когда возникли солидные негосударственные финансовые структуры, то есть позже: в 1993–1995 годах. Мое время – это время стихийных вещевых рынков, когда вокруг «Детского мира» стояли ящики, на которых старушки продавали носки, кофты и тому подобные изделия. Крупный криминал, конечно, тоже был, но, повторяю, не в таких масштабах, которые случились позже.

Читатель, конечно, заметил, что в книге не хватает главного свидетеля (по мне, так главного участника) развала Советского Союза – Михаила Горбачева. Виновата, однако, не профессиональная брезгливость автора по отношению к человеку, предавшему свою страну и свой народ, а активное нежелание Михаила Сергеевича давать интервью непроверенным СМИ и журналистам. Что, конечно же, является лишним доказательством, что рыльце последнего генсека, мягко говоря, в историческом пушку. Впрочем, уверен, что словесный понос товарища Горбачева, от которого подташнивало даже привыкший ко всему советский народ, сегодня, в эпоху, когда содержательность является главным критерием читательского внимания к любому мало-мальски серьезному тексту, к нашему журналистскому расследованию ничего не добавил бы. Так что обойдемся без господина Дадуды.

Чтобы сразу расставить все точки над i, добавлю: главным виновником распада великой державы считаю ее последнего руководителя Михаила Горбачева. Ибо не было ни в 1985 году, ни позже никаких объективных причин для гибели Советского Союза. Нынешняя демагогия не слишком последовательных в своих умозаключениях ораторов о том, что СССР, мол, был колоссом на глиняных ногах, разумеется, действительности не соответствует. Подробную аргументацию из уст ведущих советских экономистов читатель узнает из главы «Народное хозяйство и бесхозяйственность», поэтому не будем забегать вперед, а остановимся на личности Михаила Сергеевича.