сына и мужа, который изменился до неузнаваемости. Я презрительно усмехаюсь, что он перебарщивает: Хадсона поймали с марихуаной, а не с пистолетом. Требую немедленно передать трубку сыну.

Через мгновение раздается далекий голос Хадсона, приглушенный и сердитый. Если он задумал злиться, то я приеду за ним и покажу, что такое настоящий гнев. Да он уже готов извергнуться: горе и ярость выплескиваются через международную телефонную линию.

— Мама, успокойся, с тобой невозможно разговаривать, — умоляет Хадсон.

— Успокоиться? Успокоиться? Мне только что позвонили и сообщили, что вызовут полицию, если я немедленно не заберу сына из чужой страны, в которой говорят на чужом языке и где я не знаю никого и ничего! — кричу ему.

— Понимаю. Прости, что так получилось. Но, пожалуйста, сейчас мне нужна твоя помощь.

Я глубоко дышу, чтобы подавить внутренний шквал, и позволяю тишине воцариться. Снова звучит голос сына, смиренный и более мягкий.

— Я в такой депрессии, — говорит он. — Меня убивает, что происходит между тобой и папой. Ничего не могу с собой поделать. Только под кайфом мне становится лучше.

Я забываю дышать. Это худший ответ из всех возможных. Все, что я слышу в этом, — обвинение в ситуации, которую создала не я, и признание очевидного факта, что я не могу ничего с этим поделать. Как мать я вечно решала проблемы детей — с друзьями, школой, едой, сном, здоровьем. Без моей материнской суперсилы я неузнаваема для него и для себя. Неужели причина падения сына в нашем с Майклом расставании или это просто оправдание? Я в бешенстве, но отказываюсь взваливать на себя все бремя ответственности.

Вернувшись домой через час, прямо из бутылки вливаю в себя остатки открытого белого вина и принимаюсь за дело: звоню в авиакомпанию, которая, как оказалось, закрыта на Шаббат, и матерям других парней. Обычно я — ответственная мать и легко справляюсь с логистикой, поэтому пытаюсь сделать это и сейчас, но без всякого изящества и присутствия духа. Другие мамы умоляют меня успокоиться, напоминая, что мальчики в безопасности и паниковать не стоит. А я не могу объяснить, почему так истерю: моя прекрасная семья рушится, и я бессильна это остановить. Вернуть сына домой из Израиля? Это решается деньгами и телефонными звонками. Вытащить его из ямы горя? Здесь не помогут ни разговоры, ни горы денег.

Я пишу эсэмэску № 3 и отменяю планы на выходные. Хадсон приедет в пять утра в воскресенье, надо его забрать. Как бы я ни злилась на Майкла последние несколько месяцев, это несравнимо с яростью, которую направляю на саму себя. Я глупо тратила время и силы на попытку восстановить свою жизнь. Как я могла посметь отвлечься от своих детей? Я верила, что у меня могут быть отношения? Снова найду любовь? Очень смешно. Сейчас нужно быть только матерью, не больше и не меньше. Мысль о том, что я считала, будто имею право на личную жизнь, в лучшем случае смехотворна, а в худшем — трагически нереальна.

№ 3 тут же перезванивает: по его скромному опыту общения с подростками, курение травки — обычное дело. Ну да, парень в другой стране, и это несколько осложняет дело, но здесь нет ничего фатального. Я объясняю, что Хадсон уже попадался, — боюсь, что он ступил на скользкий и опасный путь. Быть матерью-одиночкой озлобленного подростка, который остался со мной и меня же презирает, — это выше моих сил.

— Мне жаль, что приходится отменить встречу. Похоже, от меня больше проблем, чем пользы. Надеюсь, выберем другой день, но если ты не захочешь, я все пойму. — Я так боюсь услышать отказ, что играю на опережение.

— У меня есть идея, — говорит он твердо. — Что, если мы встретимся в городе? У моего друга есть квартира, где я могу остановиться.

— Ты поедешь в город только ради меня? — спрашиваю с удивлением, тронутая таким жестом.

— Ну да, а что такого? Мне хочется увидеться с тобой, и ночь в городе будет веселой.

Не знаю, как отреагировать. Мне страшно, что я не справляюсь со своей самой важной ролью — материнской. Но, вкусив мужского внимания, отказываться от него не собираюсь. Смогу ли когда-нибудь быть и внимательной матерью, и женщиной с полноценными романтическими отношениями? Мое свидание никак напрямую не повлияет на Хадсона, ведь он будет сидеть в самолете. И все равно страшно, что, потакая себе, я невольно лишу сына чего-то, о чем и не подозреваю, хотя сама буду вознаграждена. Не стоит ли себя наказать? Я не справилась с воспитанием, из-за меня Хадсон оказался в непростой ситуации. И все же я принимаю щедрое предложение № 3. Маленький праздник жизни перед долгим одиночным плаванием мне не повредит.

Глава 9. Зона комфорта

Мне не было и пяти лет, когда умер отец. Нас с сестрой мама всюду водила с собой: боялась, что травмирует еще больше, если оставит одних хотя бы на вечер. Поэтому на свидания, которые устраивали для нее друзья, приходилось ходить и нам. Помню, как лежали с сестрой, свернувшись калачиком, в японском ресторане, пока мама знакомилась с Ларри, переводя взгляд с кавалера на нас — ох уж эти ее проникновенные голубые глаза. Она выдавала нам раскраски и блокноты с невидимыми чернилами, а если вели себя хорошо — черно-белое печенье из пекарни «Заро», размером с блюдце. Так что от ее свиданий мы получали несомненную выгоду. Первый же мужчина, с которым она решилась встретиться один на один, против воли попал к нам домой: бабушка, как всегда, опаздывала, а без нее приглядеть за нами было некому.

Мама предупредила ухажера, что мы можем проигнорировать его, потому что не привыкли видеть мужчин в квартире. Но в первые же минуты мы вынесли свою роскошную коллекцию мягких игрушек, чтобы поставить для него спектакль. Стоило появиться бабушке, как мы разразились рыданиями — взрослые отправились на свидание под наш рев. Получив такое своеобразное детское одобрение, мама отвезла нас в центр города, где жил ее ухажер. И, пока они собирали вещи для переезда к нам, мы прыгали на водяном матрасе. Даже когда она со своим почти мужем активно осваивала романтическую сторону жизни, я точно знала: для нее мы всегда на первом месте. Это был высший акт материнской преданности. О себе она заботилась, только удовлетворив все наши потребности.

Перебираю в памяти разные книги и фильмы: кажется, что женщинам, которые продолжают жить после развода или смерти супруга, часто удается безболезненно вписать новых мужей в дом. После неровного начала пыль оседает, и дети принимают как данность то, что