Будто подтверждая это, на пол упала простреленная панель и забрякала. С открывшихся полочек посыпались блестящие цилиндрики, похожие на патроны с дробью. Некоторые из них были повреждены выстрелом – их распирала розовая пена, застывавшая на воздухе. На Кузьмичева пахнуло совершенно незнакомым, но возбуждавшим аппетит ароматом. Сглотнув слюнки, полковник сказал:

– Али мы не гуманоиды?

Подняв с полу целый цилиндрик, он вскоре добился того, что из «гильзы» полезла розовая пена. Храбро кусанув, Кузьмичев прожевал нечто сочное, ни на что не похожее, но вкусное.

– «Чего тебе надобно, старче?» – молвила золотая рыбка. – Пробормотал он. – «Базу бы мне, – отвечал старик, – инопланетную, с оружием, и чтоб отопление на полную мощность…»

Георгий вскрыл еще один цилиндрик, закусил, как следует, и проговорил с набитым ртом:

– «Ступай себе с богом, – отвечала ему золотая рыбка, – будет тебе база пришельцев из космоса…»

Алла проснулась без пяти восемь и лежала, кутаясь в одеяло, изыскивая то положение, в котором теплее всего. Устроившись наконец, она с тоскою стала ожидать неизбежного – энергичных шагов дежурного.

Сон не отпускал ее, тело погружалось в дрему, а рассудок тащил организм в явь. Пятью минутами не надышишься…

По снегу заскрипели шаги. Сердце у Миньковской сжалось. Приклад автомата с грохотом заколотил в дверь, и грубый голос гаркнул:

– Подъем!

Девушка со злостью откинула одеяло и спустила голые ноги на холодный пол. Гады! Себе так топят круглые сутки, а тут сунут охапочку несчастную, и попробуй согрейся! За ночь балок выстуживало так, что пар шел изо рта.

Алла торопливо оделась. Шуба из подобрахии была тяжела, но тепла. Строго говоря, это была не шуба, а дубленка – примитивная, с грубыми швами, но крепкая. На голову Миньковская натянула толстую вязаную шапочку, ноги сунула в унты. Великоваты, но ничего… Какая теперь разница?

Девчонки просыпались тяжелее – ворочались, ныли, стонали.

– Поднимайтесь, – буркнула Алла. – Опять хотите без завтрака остаться?

Наташа захлюпала носом и села, кутаясь в одеяло.

– О, как я хочу спать! – простонала она.

– Да что толку? – подала голос Маруся Пивоварова. – Проваляешься только минут десять, замерзнешь и все равно вскочишь!

Алла оглядела тесный балок. Лядов подселил к ней десять человек, теперь вдоль стен тянулись койки в два яруса. А иной мебели и не полагалось.

«Обедать будете в столовой! – объявил помполит. – А научные исследования мы временно отменяем – нечего удовлетворять свое любопытство за общий счет. Работать надо!»

– Все оделись? – спросила Миньковская. – Наташка, давай быстрей!

– Сейчас, сейчас!

Чередой девушки вышли во двор и побрели в столовую – длинный, низкий барак рядом с баней, похожий на конюшню. Внутри стояло два монастырских стола и четыре скамейки на чурбаках. На кухне гремели кастрюли, пахло подгорелой кашей и еще какой-то кислятиной.

За столами уже сидело человек десять ученых – нахохлившихся, скучных. Дневальные стали разносить подносы. На первое и второе опять была каша из картоплянии, а на третье и четвертое – подобие чая, заваренного из корешков пей-травы.

Механически поглощая кашу, Алла думала о своем.

Была проблема – проклятый фюрер Отто, проклятый генерал Скляров, проклятая солдатня из ЗО – «Защитных отрядов».

Но сосредоточиться на способах решения этой проблемы девушка никак не могла – мешала боль.

Она запрещала себе даже думать о Гоше, не позволяя уверовать в его смерть, ибо что тогда? Пока у нее есть хоть надежда – крошечная, исчезающе малая надежда. Лично она не видела Кузьмичева мертвым, а когда она напрямую задала вопрос Лядову – где полковник? – тот глумливо улыбнулся и ответил в том духе, что в лесу хватает могильщиков.

Алла сжала зубы и с трудом проглотила комок каши.

Запустить бы этой тарелкой… Да в кого? В «зотовца», что растопырился в дверях? Небось, сволочь такая, картоплянию не жрет, мясцо подъедает! Чтоб ты им подавился, козел…

– А вы знаете, – громко спросила Наташа, – как по-немецки будет «Защитные отряды»? – и сама же ответила: – Schutzstaffeln! Сокращенно – СС.

По столовой расползлась тишина.

– Хороший синоним, – хладнокровно сказала Алла, – Гитлер вообще-то собирал не «защитные», а «охранные отряды»… Да какая разница, правда?

«Зотовец» неуверенно пошевелился, шмыгнул облупленным носом и прикрикнул:

– Разговорчики!

Алла поухватистей взялась за тарелку, красочно представила себе, как мечет ее в эту конопатую морду, и медленно отняла пальцы. Не время.

В столовую вплыл Арнаутов. Лизнув грязный палец, он перелистнул страницу блокнота.

– Ну, – громко сказал он, – разнарядка на сегодня такая… На к-копку картоплянии – три человека!

– Огласите весь список, пожалуйста! – послышался голос.

Арнаутов сердито глянул на работников.

– Поёрничайте мне еще, поёрничайте! – прикрикнул он. – С-сатирики – юм-мористы… На уборку территории – два человека. На растопку б-бани – два человека. Носить воду – д-два человека… Охрану дадим. На пошив верхней одежды – ч-четыре человека. Дежурство по кухне – два человека…

Огласив список, Арнаутов распределил работы.

Алле досталось копать картоплянию. Это значило – счищать снег лопатой вокруг кустов, долбить ломом и киркой мерзлую почву на метр вглубь и выковыривать оттуда эти чертовы корнеплоды. Дневная норма – пять этих чертовых корнеплодов на одну работницу.

С гордым видом в пределы столовой ступил «генерал» Скляров. Покачавшись с пятки на носок, он махнул перчаткой адьютанту, бывшему комсоргу:

– Распишешь охранников, кого куда.

– Так точно! – прогнулся адъютант.

– Ну, что с-стоим? – крикнул Арнаутов. – Даррмоеды! На работу!

Алла вышла из столовой и подождала Наташу с Марусей.

– Ну что, дармоедки? – усмехнулась она. – Айда за инструментом?

– Алла, смотри! – напряженным голосом сказала Наташа.

Алла повернулась. Из сдвоенного балка «вождя» спиною выпал Воронин, за ним шагнул встрепанный Лядов.

– Фашист! – тонко закричал профессор. – Гестаповец!

Отто ударил ученого сапогом, Воронин ухватил «вождя» за ногу и повалил. Уселся ему на грудь и пошел дубасить – неумело, но с превеликим удовольствием.

– Так его! Так! – радостно попискивала Наташа.

Алла молчала. Она понимала, что Трофим Иваныч только что испытал последнее в своей жизни удовольствие.