— Извини мне мои детские капризы. И неблагодарность. Я знаю, что вы с отцом хотели помочь. Я буду принимать лекарства.

— Ну еще бы! — Он взял ее за руку.

— Тебе не обязательно провожать меня дальше.

— Нет уж, я провожу. — Он завел ее на крыльцо. — Я сам выдам тебе первую дозу, а затем уложу в постель.

— Брэди, я не инвалид.

— Верно, и под моим присмотром тебе это не грозит.

Он распахнул дверь, которая никогда не запиралась, и потащил ее прямо наверх. Там он налил в стакан воды из-под крана, подал ей, затем откупорил флакон с таблетками и вынул одну.

— Глотай.

Прежде чем исполнить приказ, она улучила момент и состроила ему гримасу.

— Ты, наверное, выставишь мне счет на бешеную сумму за домашнее посещение?

— Первый раз, так и быть, бесплатно по старой памяти. — Он крепко взял ее за руку и втолкнул в спальню. — Раздевайся.

Как бы больно ей ни было, она вскинула голову.

— А где, позвольте узнать, ваш белый халат и стетоскоп?

Брэди даже не выругался. Повернувшись к комоду, он выдвинул верхний ящик, покопался в нем и вынул ночную сорочку. Ну конечно, она спит в шелках. Он стиснул зубы. Швырнув сорочку на кровать, он обернулся и рванул застежку-молнию у нее на платье.

— Когда я стану раздевать тебя по личным обстоятельствам, ты поймешь.

— Перестань! — Она возмущенно схватила платье, разошедшееся надвое у пояса.

Он молча натянул сорочку ей на голову.

— Не беспокойся, я укрощаю свою похоть, представляя себе слизистую твоего желудка.

— Какая гадость.

— Вот именно. — Он стащил с нее платье через ноги. Ночная рубашка тут же опустилась. — Чулки?

Не зная, умереть ли ей от стыда или разозлиться, она сняла чулки. Брэди снова заскрежетал зубами. Многие часы занятий по анатомии не помогали ему сейчас с хладнокровием наблюдать, как Ванесса медленно стягивает прозрачные чулки при свете ночника. И тщетно он говорил себе, что он врач, и даже пробовал припомнить текст клятвы Гиппократа.

— Теперь ложись. — Когда она забралась под одеяло, он подоткнул его со всех сторон, чтобы было теплее. Ему вдруг показалось, что ей снова шестнадцать лет. Со стоном в душе он подчеркнуто деловито поставил пузырек с таблетками на ночной столик. — Применять по инструкции.

— Хорошо. Читать я умею.

— Алкоголь исключается, — назидательно прибавил он. Что ж, он врач, а она пациентка. Прекрасная пациентка с греховной шелковистой кожей и большими зелеными глазами. — Острая пища также. Ты быстро почувствуешь облегчение, а через несколько дней уже, наверное, забудешь о своей язве.

— У меня и сейчас ее нет.

— Ванесса… — Он вздохнул и погладил ее по голове.

— Что? Ты чего-нибудь хочешь?

— Нет.

Прежде чем он опустил руку, она успела ее перехватить.

— Мне запрещали приглашать тебя сюда, когда мы были детьми.

— Точно. А помнишь, как я влез в окно? Мы сидели на полу и болтали до четырех часов утра.

— Если бы отец узнал, он бы… — Она осеклась, вспомнив, что он ей рассказал.

— Теперь не о чем волноваться, все в прошлом.

— Я не о том… Просто любопытно… Я любила тебя, Брэди. Так чисто, невинно… Зачем ему понадобилось все испортить?

— Хм… Тебя ждала слава, Ван. Он это знал. А я стоял на пути.

— А ты попросил бы меня остаться? — Ей всегда хотелось задать ему этот вопрос, но она все не решалась. — Если бы ты знал о его планах увезти меня в Европу, попросил бы ты меня остаться?

— Да. В восемнадцать лет я был законченным эгоистом. И если бы ты осталась, ты была бы другой. И я был бы другим.

— А ты не спрашиваешь — захотела бы я остаться?

— Я знаю, что захотела бы.

— Мне кажется, любишь в жизни только раз, — со вздохом сказала она. — И лучше, наверное, отмучиться, пока молодой.

— Может быть. Ванесса закрыла глаза.

— Я, бывало, мечтала о том, чтобы ты приехал и забрал меня. Особенно когда стояла за кулисами перед выступлением. Я все это ненавидела.

— Что ты ненавидела? — Он сдвинул брови.

— Огни, людей, сцену. Как мне хотелось, чтобы ты приехал и увез бы меня куда-нибудь. Потом я бросила об этом мечтать. Что толку? Как я устала.

— Спи. — Он поцеловал ее пальцы.

— Я устала от одиночества, — пробормотала она и провалилась в сон.

Он смотрел на нее, пытаясь отделить свои настоящие чувства от прошлых, и не мог. Чем больше они были вместе, тем сильнее расплывались границы между настоящим и прошлым и тем яснее он понимал, что всегда любил ее.

Он слегка прикоснулся к ее губам, выключил ночник и вышел из комнаты.

Закутавшись в свой серо-голубой махровый халат, заспанная Ванесса хмуро спускалась вниз по лестнице. Уже два дня она принимала лекарства, прописанные ей Хэмом Такером, и чувствовала себя лучше. Однако она пока была далека от того, чтобы признать необходимость лечения. Более того, ей было стыдно вспоминать, что именно Брэди заставил ее принять первую дозу и затем уложил в постель. Когда они рычали друг на друга, было неплохо, но потом она дала слабину и попросила его остаться. Его доброта смущала ее и обезоруживала.

Утро было под стать ее настроению. Серые тучи, серый дождик. В такую погоду в самый раз сидеть дома и киснуть. Дождь, тоска, одиночество. Впрочем, хоть какая-то перемена: после той вечеринки у Джоанн ей не давали побыть одной.

Мать по три раза за день прибегала домой проведать ее. Дважды в день приезжал доктор Такер. Джоанн примчалась с охапкой сирени и кастрюлей куриного бульона. Время от времени заглядывали соседи, чтобы справиться о ее здоровье. В Хайтауне секретов не водилось. У Ванессы было впечатление, что каждый из двухсот тридцати трех жителей городка уже побывал у нее с добрыми пожеланиями и советами. За исключением одного.

Нет, не то чтобы ее задевало, что Брэди не нашел времени, чтобы заехать к ней. При этой мысли она даже поморщилась и потянула пояс на халате. Даже хорошо, что он о ней забыл. Только Брэди ей тут не хватало — местного доктора Айболита, который кудахтал бы над ней, мял бы ей живот и приговаривал «а что я тебе говорил», с укоризной качая головой. Нет, она не хотела его видеть. Она не нуждалась в нем.

«Ну и дурища», — ругала она себя, вспоминая, как согнулась пополам от боли за домом у Джоанн. Позволила ему отнести себя наверх, точно скулящего щенка. Язва. Какая глупость. Она сильная, уверенная в себе и самодостаточная женщина — язва таких не берет. Но ладонь невольно прижалась к желудку…