Ответом ему было молчание. Потом Мими обреченно сказала:

– Если ты хочешь, я попробую.

Понедельник, 29 июля 1907 года

Мими, которая побывала в церкви только в день свадьбы, на цыпочках вошла в темную тихую церковь Святого Иоанна на Портленд-плейс. Заглянув в каждый уголок, она наконец нашла полного мужчину в сутане. Он изучал гроссбух в боковой комнате, похожей на обычный кабинет, если не считать того, что все полки были заставлены разорванными молитвенниками.

– Вы викарий? Найдется у вас пять минут? Ведь у вас по понедельникам не слишком людно, верно?

Викарий, крупный мужчина, когда-то игравший в регби, посмотрел на грустное, бледное лицо Мими, предложил ей присесть и спросил, чем он может ей помочь.

Медленно, запинаясь, повторяясь и противореча самой себе, Мими рассказала чужому человеку в черном о пожаре, о том, что Бетси виновата в ее несчастье, о своих ночных кошмарах и о страшных видениях, пугающих ее днем.

Викарий, подумав немного, заговорил медленно, но четко:

– Никто не застрахован от гнева и боли. Но вы вредите самой себе, когда позволяете гневу восторжествовать над всеми другими чувствами. Если вы спрашиваете меня, как вам избавиться от гнева, я вам отвечу. Есть только один путь. Он прост и труден одновременно. Вы должны простить вашу подругу.

Зеленые глаза Мими расширились от изумления и ярости.

– Почему я должна прощать ее? Она даже не признала, что виновата!

– Если вы будете ждать извинений от этой леди, вы можете прождать их всю жизнь, – вздохнул викарий. – Тем самым вы обрекаете себя на пожизненное наказание. Вы не избавитесь от чувства горечи. А ваш гнев будет расти до тех пор, пока не погубит вас окончательно. Люди, не желающие простить, никогда не понимают, что наносят вред самим себе.

Мими трясло от возмущения, когда она стянула перчатки и протянула священнику изуродованные руки.

– За что же наказывать меня? Ведь я пострадавшая сторона!

– Не забывайте, вы наказываете себя сами. Только у вас есть сила простить, – твердо ответил викарий.

– Но я не могу простить… Я пыталась!

– Неважно, что вам пока не удается, если вы и в самом деле пытаетесь это сделать. Все остальное в руках господа.

– Господь свидетель, я пыталась! Если это должно принести плоды, то почему, почему я не могу забыть?

Викарий медленно выпрямился в кресле и сложил пальцы домиком.

– Вы и не сможете забыть до тех пор, пока не простите по-настоящему. Неискреннее прощение никогда не срабатывает, себя не обмануть, обида продолжает грызть вас изнутри. Возможно, вам надо попытаться понять, почему ваша подруга так поступила. Понять иногда значит простить.

Мими встала.

– Я надеялась, что вы поможете мне обрести душевный покой. Я не ожидала, что вы станете говорить со мной так, словно в моих проблемах виновата только я сама!

– Разумеется, в случившемся несчастье нет вашей вины. Но только вы сами можете избавить себя от ваших демонов.

Мими ушла, викарий ее не убедил. Она ожидала большего от парня, посещавшего университет.

Среда, 18 сентября 1907 года

Мими пока не рассказывала Тоби о своих планах превратить «Минерву» в маленький мюзик-холл, где она станет звездой. Она осторожно выжидала.

Мими редко заходила в гримерную Тоби. Но как-то раз ближе, к вечеру, обивщик требовал быстрого решения по поводу материала для кресел, и Мими отправилась в театр «Герцогини». Она попросила кебмена подождать ее.

Дверь в гримерную Тоби была заперта на замок. Мими приложила ухо к замочной скважине и услышала, что Тоби рвет.

Мими шепотом убедила мужа впустить ее. Тоби посерел под гримом. Руки у него дрожали, колени подгибались.

– Я немедленно пошлю кебмена за врачом, – предложила Мими. – Где твой костюмер?

– Не надо врача. И не обвиняй ни в чем Эрни. Я сам велел ему убираться. Он знает, что такое со мной случается каждый вечер. Я уже привык. Это просто страх перед выходом на сцену.

Каждый раз перед выступлением Тоби дрожал в кулисах, отчаянно боясь неодобрения зрителей. Разумеется, спектакль шел своим чередом, Тоби брал себя в руки, призывал на помощь всю свою отвагу и выходил на сцену.

Мими побежала за водой и осторожно протерла мокрой губкой лицо Тоби.

– И ты говоришь, что это повторяется каждый вечер? Тогда зачем же ты продолжаешь играть?

– По той же самой причине, что и все остальные, – еле слышно рассмеялся Тоби. – Я так боюсь, что мне хочется умереть, но зато потом наступает такое блаженство!

Но неужели игра на сцене стоит таких мучений?

Тоби посмотрел на нее странным взглядом, одновременно печальным и вызывающим:

– А что скажут мои родители, если я не буду играть?

Мими, не сказав мужу ни слова, решила это выяснить.

Воскресенье, 22 сентября 1907 года

Горничная в черном форменном платье осторожно раздвинула тяжелые шторы с рисунком из розовых бутонов, и неяркий осенний солнечный свет проник в спальню Мими.

В дверь постучали, и вошел Тоби. Он всегда выпивал вместе с женой чашку черного кофе. На этот раз Тоби выглядел очень серьезным.

– Что случилось, дорогой? – Мими пристально посмотрела на него.

Он помахал банковским уведомлением.

– Арендная плата за «Минерву» запоздала, как обычно. Следовательно, мне придется задержать выплаты за дом. Это очень плохо!

– Ты же знаешь, что домовладелец рано или поздно получает свои деньги, – беззаботно зевнула Мими.

Тоби осторожно начал:

– Аренда кончается в конце ноября, есть предложение сдать «Минерву» под рождественское представление для детей. – Тоби посмотрел на Мими. Он собирался согласиться, но при одном условии.

Мими подняла глаза, чувствуя, что удача улыбнулась ей.

– Я всегда хотела сыграть в рождественском представлении для детей.

Тоби тут же выпалил:

– Тогда я даю согласие.

– Тоби удивился и обрадовался, что ему не пришлось уговаривать Мими сделать этот первый шаг. Он был убежден, что ее ждет куда больший успех в драматическом театре, а рождественское представление для детей станет для нее самым легким шагом в этом направлении.

Мими в свою очередь увидела возможность избавить Тоби от игры на сцене и дать ему возможность управлять театром. Она быстро предложила:

– Зачем сдавать театр кому-то в аренду, чтобы чужой человек зарабатывал на этом деньги? Почему бы тебе самому не стать режиссером? Если у нас получится, мы сами могли бы ставить пьесы.