Приезд Романовых в Тобольск означал не только конец периода их пребывания в качестве особо привилегированных заключенных, он также во многом положил конец и их восприятию как реально существовавших личностей для многих из их бывших подданных. Дело не просто в том, что их так хорошо знакомые лица и имена исчезли со страниц газет и журналов. Дело в том, что в Царском Селе они вели жизнь, в основном такую же, как и до революции – во дворце и в той обстановке и окружении, которые ставили их над всеми в качестве правящего семейства. В общественном сознании они там оставались царственными особами и вели жизнь, отнюдь не лишенную удовольствий и уж, конечно, с избытком обеспеченную всем необходимым. Теперь же, лишенные не только власти, титулов и денег, но и того привилегированного положения, которое выделяло их среди всех простых смертных, они подобно видению растворились в бескрайних сибирских просторах. Сказка кончилась, ей на смену пришел ужасный, постепенно заползающий в душу кошмар, и в нем Тобольск был первым этапом в земном пути семьи Романовых на Голгофу.

В первое время жизнь в Тобольске была вполне сносной, если не считать того, что с наступлением сибирской зимы в доме стало невероятно холодно. То, что, как писал Жильяр, «жители Тобольска были благожелательно настроены в отношении императорской семьи», ни у кого не вызывало сомнений. Горожане часто собирались на улице напротив дома губернатора, они с любопытством пытались разглядеть, что происходит в нем, они крестились и кланялись, заметив хоть какое-то движение за окнами {48}. Люди собирали подношения и посылали узникам печенье, яйца, молоко, свежую рыбу, конфеты и другие подарки, собранные для них {49}. Жизнь в доме была подчинена определенному распорядку дня. После завтрака Анастасия несколько часов посвящала занятиям: уроки английского давал Гиббс, когда он в конце концов смог добраться до Тобольска; Жильяр преподавал французский язык; обучение русскому языку и арифметике было поручено молодой женщине Клаудии Битнер. Религиозным образованием Анастасии занималась ее мать, а отец читал ей курс истории {50}. В одиннадцать часов заключенные обычно выходили на прогулку. Вокруг дома не было сада; в качестве зарядки они могли только ходить вдоль отрезка дороги, с обеих сторон ограниченного заборами. Здесь Николай и его дети, и не без помощи своих старых преданных слуг, по очереди пилили бревна двуручной пилой; когда выпал снег и толстым слоем укрыл окружающую территорию, великие княжны катали друг друга и своего брата в санях, и кроме того, они построили ледяную горку, чтобы спускаться с нее на санках {51}. Второй завтрак (ленч), который приходился на час дня, как правило, состоял из четырех блюд (суп, рыба, основное блюдо и десерт); в то же время обед, который подавали в восемь часов, мог иногда включать в себя и пятое блюдо, состоявшее из фруктов. {52} Во второй половине дня императорская семья пила чай, а по вечерам все Романовы и их самые верные слуги собирались в гостиной, играли в карты и слушали, как Николай читает что-нибудь вслух. Время от времени великие княжны, за исключением Татьяны, она всегда оставалась с матерью, заходили в комнаты, которые занимала нянька Александра Теглева и горничные императрицы, чтобы пошутить, посмеяться и поиграть в какие-нибудь игры, позволяющие скоротать время {53}. Развлечений, как Анастасия писала Анне Вырубовой, было немного: «Мы часто сидим у окна, смотрим на людей, которые проходят мимо, и в этом заключается все наше развлечение» {54}. Для великих княжон на смену удушающей скуке, сопровождавшей их жизнь в Царском Селе, просто пришел новый вид заточения.

Той осенью дети доктора Боткина – девятнадцатилетняя Татьяна и семнадцатилетний Глеб – приехали в Тобольск и стали жить вместе с отцом в отведенном ему помещении в Корниловском доме. Однако когда они попросили разрешения посетить великих княжон и цесаревича, им было отказано под тем предлогом, что они не относились к числу приближенных и их никогда не приглашали во дворец {55}. Из окон Корниловского дома Глеб и Татьяна могли только случайно и лишь мельком увидеть узников, однако Боткин изобрел оригинальный способ развлечь младшее поколение Романовых. Будучи одаренным художником, Глеб создал аллегорическую повесть о группе благородных животных, которым выпало жить в пору революции, и иллюстрировал ее очаровательными рисунками. Затем он отдавал свою работу отцу, а тот тайком ее проносил в дом губернатора с тем, чтобы показать Анастасии и Алексею; последние высказывали свои соображения о дальнейшем развитии сюжета, и доктор Боткин передавал их своему сыну {56}.

Прошла зима. Анастасия, как писала ее мать, к этому времени стала «очень толстой», и даже в свои шестнадцать лет она имела рост чуть выше пяти футов (чуть выше 152,5 см) {57}. Кобылинский считал ее «физически слишком развитой для своего возраста…. тучной и малорослой, даже слишком тучной для ее роста», а Гиббс находил Анастасию «лишенной грации» и довольно зло утверждал, что «если бы ей подрасти и похудеть, она могла бы стать самой хорошенькой из всего семейства» {58}.

Дни протекали за днями, одинаковые и однообразные. Чтобы преодолеть скуку, Жильяр и Гиббс ставили небольшие пьесы, их разыгрывали Мария, Анастасия и Алексей, чтобы как-то развлечь своих родителей и всех домашних, которые поехали с ними в изгнание. В один из вечеров ставилась английская комедия-водевиль с названием Packing up, и в этой пьесе Анастасия играла главную мужскую роль. Она, как всегда, получала огромное удовольствие от внимания зрителей и вкладывала всю душу в постановку, до тех пор, пока она в конце спектакля повернулась так резко, что полы домашнего халата ее героя взлетели вверх, открыв взору присутствующих «крепкие ноги и зад, обтянутые шерстяным трикотажным егеровским бельем императора», как вспоминал об этом Гиббс. Зрители заходились в хохоте, тогда как Анастасия, не имевшая никакого представления о том, что случилось, замерла на импровизированной сцене с выражением полного непонимания на лице {59}.

А смех в Тобольске становился все более и более необходимым, потому что будущее узников становилось все более и более неопределенным В ноябре большевистская Октябрьская революция, которая сместила Временное правительство, положила конец тому довольно мягкому обращению, что до тех пор проявлялось в отношении Романовых. В течение последовавших месяцев были введены дополнительные ограничения, в том числе и на личную свободу: новая и гораздо более решительно настроенная стража пришла на смену старому составу солдат, что несли охрану до них и относились к своим узникам с дружелюбием, а заключенным было отказано в праве посещать церковные службы. Денег тоже не стало хватать: вместе с падением власти Керенского прекратились и финансовые поступления из государственной казны и на содержание заключенных, и для выплат солдатам, охраняющим их {60}. К весне 1918 года семье Романовых был предоставлен обычный солдатский паек. Яйца, масло и кофе ушли из их рациона, хотя время от времени сочувствующие жители города передавали им корзинки с провизией {61}. Обед теперь, как его описывал Жильяр без малейшего намека на иронию, «состоял из двух блюд, и такое положение вещей трудно было выносить тем, кто с рождения вел совершенно иной образ жизни» {62}. Хотя семейство Романовых владело несметными богатствами в виде драгоценностей, которые они тайно взяли с собой в ссылку, – их хватило бы, чтобы подкупить целые полки солдат и спастись бегством, – но недальновидность, поразительная неспособность распознать силы, что поднимаются и выстраиваются против них и, что важнее всего, подход к жизни с позиций веры в неотвратимость судьбы – все это слилось в поразительное настроение готовности покориться неизбежному. С окончанием зимы и наступлением весны пленники стали перешептываться, обсуждая возможные варианты спасения и мечтая о мире свободы, который раскинулся за сибирскими равнинами, все еще скованными морозом.