о сотнях тысяч украинских воинов, верных Центральной Раде[157]), и результат дипломатических усилий имел бы в лучшем случае морально-политический, но никак не военный эффект.

Как бы то ни было, в начале декабря в Киев из Могилева, из разгромленной ставки верховного главнокомандования России переехали военные миссии Англии, Франции, Италии, Японии, Румынии, Сербии и Бельгии. Обещая руководству УНР громадную финансовую, материальную, военную помощь, британское и французское правительства прибегли к достаточно эффектным «поощрительным» мерам: в Киев были направлены официальные послы (представители при правительстве) Пиктон Багге и Жорж Табун с соответствующими верительными грамотами, нотами, проведением торжественных церемоний и т. п.[158]

Отсутствие государственного суверенитета Украины (во всяком случае, его проблематичность, согласно ІІІ Универсалу) не очень беспокоили страны Антанты. Да и руководство Центральной Рады, Генерального секретариата, прежде всего В. К. Винниченко, А. Я. Шульгин, С. В. Петлюра до определенного времени активно поддерживали контакты с иностранными эмиссарами, стимулировали их активность[159].

И как ни старались антантские круги склонить на свою сторону УНР (безусловно, добавляя тем самым аргументы в пользу вызревания самостоятельных, «самостийнических» позиций), вопреки им действовали перевешивающие их другие факторы.

* * *

Повышенный интерес к Украине параллельно начали проявлять и страны Четверного союза. Начав в Брест-Литовске переговоры с Советской Россией, Германия и Австро-Венгрия пристально следили за развитием событий в национальных регионах своего партнера. Противодействие установлению там власти Советов, факты конфронтации с петроградским правительством послужили основанием для того, чтобы попытаться ограничить прерогативы российской делегации, заставить ее согласиться представлять не все государство в бывших имперских пределах, а «исключить» из нее Польшу, Украину, Белоруссию и Прибалтику.

Частично это вытекало из давнего стратегического намерения Германии и Австро-Венгрии развязать мировую войну, а частично из оценки ситуации в России, которая представлялась критической, благоприятной для давления на Совет Народных Комиссаров (СНК). Однако представители Советской России на переговорах, считаясь с реальным фактом возрождаемой польской государственности, соглашались исключить из сферы своего влияния и, соответственно, круга отстаиваемых интересов только Польшу[160].

Тогда центральноевропейские государства обратились непосредственно к руководству новых национально-государственных и территориально-административных образований на территории России, в том числе и УНР, с предложением направить своих представителей для участия в Брестской конференции. Центральная Рада и Генеральный секретариат, к тому времени неоднократно заявлявшие о намерении осуществлять международные отношения самостоятельно, а не через посредничество Советской России (якобы сигнализируя о готовности принять участие и в мирной конференции), положительно отреагировали на инициативы, исходившие из Бреста[161]. Однако окончательное решение далось нелегко. В частности, осознавалось, что для полноценного участия в переговорах нужна не только формальная, но и юридическая государственная независимость. А непреодолимая инерция политического мышления, неистребимая вера в федералистические идеалы не давали возможности решиться на серьезный шаг. Теплилась надежда и на мир с большевиками, с СНК – ведь двусторонняя дипломатическая активность по преодолению украинско-российского конфликта не снижалась. Вместе с тем тревожило то, что центральноевропейские государства, хорошо понимавшие сложность ситуации, с первых же контактов начали оказывать давление на Киев, с тем чтобы он официально провозгласил независимость УНР. Сначала это вызвало сопротивление части украинских политиков. Так, на заседании Генерального секретариата 26 декабря 1917 г. А. Шульгин, лишь тремя днями ранее возглавивший иностранное ведомство, говорил, что «независимость нам подсовывают немцы, и потому ее не нужно провозглашать», предлагал «помириться с большевиками»[162]. А сторонникам немедленного провозглашения независимости генеральный секретарь отвечал: «Немцы признают независимость Украины, но за это выторгуют себе все экономические влияния. С немецкой стороны надвигается на нас большая опасность. Нужно опереться на все живые силы России – новые республики. Самостоятельность настроения масс не подымет и армии нам не создаст. А одновременно придется вести более сильную войну с Россией, в этой войне надо будет опереться на Германию, на ее военную силу, а в результате Украина будет оккупирована Германией…»[163]. Опыт безжалостно подтвердит, насколько пророческими оказались те слова.

Итак, по крайней мере часть лидеров Украинской революции, а среди них и председатель Генерального секретариата В. Винниченко (да и в определенной степени председатель Центральной Рады М. Грушевский) реалистически видели перспективу. И если они делали ответственный выбор, то это вовсе не означает, что они были уверены в его правильности, но альтернативы не находили или не могли ее реализовать.

Нетрудно было предвидеть, что возможностей для маневров на переговорах у делегации УНР будет немного. Да и соответствующих кандидатов в делегацию (в силу полнейшего отсутствия дипломатов хотя бы с каким-то профессиональным опытом, необходимым образованием) найти было невозможно. Поэтому на переговоры были отправлены преимущественно довольно молодые люди: В. Голубовичу (главе делегации) было 32 года, М. Левицкому – 37, М. Любинскому – 26, М. Полозу (Полозову) – 27, Е. Севрюку – 24 года. Неудивительно, что, несмотря на все их потенциальные личностные черты, к моменту Брестской конференции они объективно были мало подготовлены к прямому столкновению, жесткому противоборству с грандами европейской дипломатии.

С первого же дня участия посланцев УНР в Брестских переговорах возникли осложнения. Если Л. Троцкий сразу же, 28 декабря 1917 г., заявил, что российское представительство «не видит никаких препятствий для участия украинской делегации» в мирных переговорах[164], то западные дипломаты начали дискуссию о статусе представителей Киева: является их делегация самостоятельной или прибыла в составе советской[165]. Но когда Л. Троцкий узнал, что помимо официальных заседаний проходят тайные контакты украинцев с немцами и австрийцами, он начал интенсивные консультации по прямому проводу с Петроградом о необходимости скорректировать им же официально заявленную позицию. Этого требовало и решение Народного секретариата советской Украины о направлении в Брест Е. Медведева, В. Затонского и В. Шахрая, которые должны были представлять Украину на переговорах в составе единой российской делегации. А поскольку Л. Троцкий, известный своей склонностью к интриганству, вел собственную игру, по сути, игнорируя правительственные инструкции, В. Ленин и И. Сталин вызвали его в Петроград.

Заявление Л. Троцкого о необходимости сделать паузу в работе конференции охотно поддержали представители других делегаций: у всех к тому времени накопилось немало вопросов для согласования с собственными правительствами.

Пригодился такой перерыв и украинской делегации. Дело в том, что в процессе переговоров все жестче проявлялась, так сказать, «протокольная» позиция стран Четверного союза: они не соглашались заключать договор с образованием, которое имело очень размытый статус и неясные перспективы: войдет оно или не войдет в не существующую на тот момент федерацию, достигнет ли самостоятельности и тому подобное.

И это не было только соблюдением формальностей. Германия и Австро-Венгрия вели себя очень прагматично: они стремились создать самые благоприятные условия для