«без хлеба». Украинские же делегаты, хотя и сами были представителями страны, оказавшейся в крайне критическом положении, настаивали на своем.

Тогда, подтвердив 18 января 1918 г. специальным заявлением полномочия делегации Центральной Рады и официально признав УНР независимым государством, имеющим право самостоятельно заключать международные договоры, австро-германская сторона на сепаратном совещании с украинскими представителями оказала на них беспрецедентное давление. Министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин от лица обоих государств подчеркнул, что правительство УНР находится в безнадежном состоянии, а потому нужно немедленно подписать подготовленный проект договора. В нем содержались всего лишь три позиции: общая констатация завершения состояния войны; намерение установить дипломатические и консульские отношения между Центральными государствами и УНР; обязательство УНР поставить центральным государствам 1 млн тонн зерна и множество других пищевых продуктов. Остальные вопросы откладывались до специального согласования их правительствами[179].

На следующий день украинские дипломаты предложили свой контрпроект. В нем также было три пункта: граница в Холмщине пролегает по этнографическому принципу; обязательство УНР предоставить центральным государствам зерно и сырье должно быть зафиксировано отдельным дополнительным (впоследствии оно станет «тайным») соглашением; Австро-Венгрия обязана провести границу на основании этнографического раздела Галиции на Западную и Восточную и образовать из Восточной Галиции и Буковины коронный край[180].

После официального ознакомления партнеров с этими условиями руководители австро-венгерской и немецкой делегаций О. Чернин и Р. Кюльман срочно выехали в Берлин на широкое совещание членов правительств обоих государств. На нем окончательно было решено «любой ценой заключить с Украиной мир и оказать ей военную помощь, если она сама ее попросит»[181]. По сути, было получено принципиальное согласие на вариант соглашения, предложенный украинской делегацией.

Но времени на внимательное редактирование итогового документа практически не было: из Украины поступали тревожные сообщения. Украинская делегация еще до полудня 26 января через специального курьера получила сведения, что Центральная Рада накануне оставила Киев, но скрыла информацию до подписания договора 27 января[182]. Собственно, речь идет об основном договоре и ряде дополнительных тайных протоколов, значение которых отнюдь не было второстепенным.

Основной текст договора удостоверял завершение состояния войны между Украинской Народной Республикой с одной стороны и Германией, Австро-Венгрией, Болгарией, Османской империей с другой, а также их желание жить в мире и дружбе. Стороны отказывались от взаимных территориальных и материальных претензий, обменивались военнопленными, обязывались наладить экономические отношения[183].

Договор, подписанный представителями УНР с центральными государствами, – это акт геополитического масштаба: он стал первым договором времен Мировой войны, укротившим кровавое сумасшествие на гигантских пространствах с десятками миллионов населения. На дипломатическом фронте достигалась одна из стратегических задач Украинской революции, что было вполне созвучно стремлениям народов воюющих стран, всего человечества.

Вместе с тем, оценивая брестские соглашения, очень важно рассматривать все документы в комплексе. А в многочисленных спорах нужно избегать абстракций; вполне резонно прислушиваться к размышлениям непосредственных творцов важных исторических актов.

Так, уже 27 января 1918 г. граф О. Чернин прислал в Вену сообщение чрезвычайной важности, в котором передано не только полное содержание достигнутых с УНР соглашений, но и смысловая расшифровка формул и их комбинаций, разгадать дальновидные последствия реализации которых украинским делегатам было крайне трудно.

Кстати, здесь постарался украинец М. Зализняк, который, не имея никаких официальных полномочий, с огромным энтузиазмом убеждал делегацию УНР согласиться с формулировками, предложенными западными партнерами[184] (дальнейшая его судьба свидетельствует, что выявленная активность была отнюдь не бескорыстной). В упомянутом документе среди прочего говорилось о таком:

«Граница между Австро-Венгрией и Украиной остается такой же, какой она была до 1914 г. между Австро-Венгрией и Россией». Что же касается границы УНР с Польшей, то ее должна была позже установить смешанная комиссия[185].

Другим положением документа (секретного протокола) Украина обязывалась поставить Центральным государствам не менее 1 млн тонн зерна и, по словам О. Чернина, Германия и Австро-Венгрия «должны помочь в организации транспорта через предоставление воинского и технического персонала, так что поставки должны оказаться в наших руках»[186].

В тайной декларации, которой обменялись лишь министр иностранных дел Австро-Венгрии и представители украинской делегации, речь шла о гарантиях в УНР, предоставляемых национальным меньшинствам, и обещаниях цесарского правительства разработать до 20 июля 1918 г. законопроект, согласно которому Восточная Галиция и Буковина с украинским населением должны были объединиться в один коронный край, а также заверениях, что правительство империи постарается придать этому силу закона[187].

Кажется, асимметрия здесь столь разительна, даже возмутительна, что не заметить различия (пропасти) между уже осуществленным, законодательно гарантированным и сомнительно обещанным и слишком проблематично достижимым не может никто способный логически мыслить. Но и приведенное положение было одобрено.

В сущности, если дипломатический язык перевести на безжалостно-объективные оценки, то неопровержимой является данность: безвыходным положением руководства УНР новоявленные партнеры воспользовались ловко и сполна. Каждое положение итоговых документов обусловливалось таким множеством предостережений, что при реалистическом взгляде на них становилось понятно: или Украина будет платить неадекватную цену за обещанную помощь, или ее грубо, унизительно обманут, как это было, например, с абсолютно невыполнимыми условиями (пресловутый 1 млн т. хлеба), за что в пользу УНР вроде бы решались вопросы о Холмщине, Подляшье и Восточной Галиции.

Неопровержимым является и то, что если бы Германия и Австро-Венгрия не получили очевидной экономической корысти (вероятно, стоит вспомнить, что на основе выработанного смешанного специальной экономической комиссией соглашения в апреле 1918 г. Украина должна была поставить кроме хлеба Германии 400 млн штук яиц, 2,75 млн пудов мяса (в живом весе), 37,5 млн тонн руды и еще много сырья), что давало возможность снять внутреннее напряжение в этих голодающих странах, то едва ли государства Четверного союза вообще подписали бы какое-либо соглашение с УНР[188].

Австро-Германская сторона под различными предлогами буквально отобрала у украинских дипломатов единственный экземпляр тайного договора о Галичине (передав его на хранение в министерство иностранных дел Германии) с тем, что в случае несоблюдения Украиной условий поставок хлеба (а в то, что их можно выполнить, мог верить только абсолютно лишенный реализма политик) автоматически утратят силу все договоренности[189]. Путем откровенно циничного шантажа Вена добилась существенного пересмотра тайного соглашения о Холмщине в пользу поляков, не особенно заботясь о грубом нарушении научно-этнографического принципа и не оставляя настойчивых попыток вообще «законно похоронить» все соглашения в части взятых перед украинцами обязательств[190].

Во многом некорректной оказалась конкретизация положений экономического договора: они постоянно шли на грани срыва, поскольку западные делегации откровенно добивались односторонних преференций. Всячески уклоняясь от точной фиксации своих обязательств, они, существенным образом уменьшая объемы возможного экспорта в Украину, поставили украинской стороне требование подписать, а