– Я тоже, – сказал Тайт, гладя ее бедро. – Я буду Его благодарить.

Стараясь подвести его к предложению руки и сердце, Аннабелль сказала:

– Очень скоро хозяин сообщит, что мы можем возвращаться на Юг. Что же тогда будет со мной? – Ее увлажненные глаза старались проникнуть в тайные глубины его мыслей.

– Я изучал философию, и в ней говорится: наслаждайся тем, что тебе достается, и оставь остальное на усмотрение богов, – ответил он.

– Но, Тайт, есть только один Бог.

– Это еще как сказать, – заметил полукровка. – Мистер Уилмот говорит о богах, а уж ему ли не знать.

Аннабелль очень удивилась этому замечанию и слегка отодвинулась от Тайта. Однако ему уже надоело ждать, чтобы она сдалась. Он грубо прижал ее к себе.

– Нет… нет! – Внезапно ее охватила паника, но против парня девушка была бессильна.

Между его тонкими губами показались белые зубы. Он вскинул голову, будто готовая к нападению кобра.

Ее крик услышал кое-кто еще. Об этих зарослях и поляне знали не только они с Тайтом. Кертис Синклер явился сюда извилистой тропинкой из «Джалны», собираясь тайно встретиться с одним из своих агентов.

Со стороны было бы трудно решить, которого из двух мужчин встреча привела в бóльшую ярость. Оба оказались в состоянии сильного напряжения. Кертис Синклер – от расстройства всех его планов, Титус Шерроу – от сладострастия.

Он первым подал голос, крикнув:

– Оставьте нас в покое, мистер! Не надо нам мешать. – Он был так взбешен невозможностью совершить задуманное, что сам не знал, что говорил. Взрывы эмоций были чужды его натуре.

Кертис Синклер, с другой стороны, не привык сдерживаться, хотя за последние месяцы приобрел значительный опыт самоконтроля. Теперь же, как хозяин и защитник мулатки, он дал волю оскорбленным чувствам излиться сполна. Опираясь на палку и хромая, он вошел в обрамленное листьями уединенное убежище и стоял, грозно глядя на парочку, – девушка замерла от неожиданности.

– Как вы смеете! – неистовствовал он, целясь палкой в Тайта. Удар пришелся по его орлиному носу. Пошла кровь. Аннабелль пронзительно завизжала.

– Отправляйся к себе, – кричал на нее Кертис Синклер. – Тебя следует хорошенько выпороть. И не попадайся мне на глаза!

Девушка быстро скрылась в зарослях, а хозяин продолжал стоять как вкопанный, отвоевав место греха. Тайт сорвал большой лист дикого винограда и утер кровь со рта и подбородка.

– Вы об этом пожалеете, мистер, – сдержанно сказал он. – Я мог бы дать вам сдачи, но драться с калекой не желаю.

– Пошел вон. – Синклер был в ярости. – Я расскажу обо всем твоему хозяину, не сомневайся.

– Ни один человек мне не хозяин. Мои предки владели этой страной. Нас, индейцев, никому не под силу превзойти.

– Бездельник несчастный! – сказал Кертис Синклер. – Убирайся, пока я снова тебя не ударил.

– Я не боюсь вас, – сказал Тайт. – И у Белль вас бояться нет причин. Она не рабыня, а свободная женщина. Когда-нибудь канадские индейцы и темнокожие вашей страны станут хозяевами, а вы, белые, будете рабами.

– Не нужна мне такая рабыня, – запальчиво сказал Кертис Синклер. – Пусть идет куда хочет. И рассчитывает только на себя.

Он отвернулся от полукровки и увидел, что по тропинке к ним идут двое. Тайт пошел прочь и вскоре исчез в глубине леса. Он не задержался в лесу, но можно было заметить, как он размашистыми шагами пошел по дороге к имению Илайхью Базби.

Безмятежность золотой августовской погоды нарушила Амелия, вернувшаяся в дом отца. Тот едва справлялся с навалившимися на него невероятными скандальными событиями. Не прошло и часа с тех пор, как на пороге возникла покинутая дочь, и тут явился Титус Шерроу с расквашенным носом и поведал о встретившихся ему в лесу незнакомцах.

Илайхью Базби был одновременно в ярости от того, как с дочерью обошелся Мадиган, и в страшном гневе на Филиппа Уайтока, оказавшего гостеприимство южанам. Он подробно расспросил Титуса Шерроу – Базби никогда не испытывал к нему ни расположения, ни доверия, но готов был поверить его рассказу, так как речь в нем шла о Кертисе Синклере. Однако все это меркло рядом с горечью того, что Мадиган бросил Амелию. Прискакав в «Джалну», Базби привязал лошадь к столбу, увенчанному железной конской головой. Филипп оказался в саду.

Хозяин тепло поприветствовал гостя.

– Хороший будет урожай яблок. Надеюсь, ваши зреют не хуже.

– Я не выращиваю ничего, кроме злаков, – сказал Базби. – На фруктах не заработаешь. Тут у нас дома такая каша заварилась, – тут же вырвалось у него. – Попадись мне в руки этот ваш учитель, как бы я его отхлестал.

– Мадиган? – расширив голубые глаза, воскликнул Филипп.

– Кто же еще? Женился на моей дочери и бросил ее через три дня, прохвост.

– Где он?

– Я бы и сам не прочь узнать. Амелия вернулась домой… брошенной женой.

– Ну, – заметил Филипп, – я вообще никогда не считал Мадигана надежным человеком.

Илайхью Базби посмотрел на него разъяренным взглядом.

– Да он подлец. Некстати вы его сюда взяли, это принесло несчастье моей семье.

– Что мне, по-вашему, нужно сделать? – спросил Филипп.

– Если можете, выясните, где он. И еще: смотрите в оба за этим Синклером. Он задумал что-то, и это не к добру. Мне кажется, офицер Уайток, что у вас в «Джалне» собрались странные люди. И это, безусловно, не делает вам чести в глазах окрестных жителей.

– Меня не интересует ничье мнение на сей счет, – отрезал Филипп.

Некоторое время спустя он разыскал Аделину, которая пересчитывала серебряные ложки.

– Пропали три крестильные ложечки, – сказала она вместо приветствия.

– И не только они, – сказал он.

– А что еще?

– Мадиган.

– Что ты болтаешь?

– Сбежал от жены. Только что был ее отец, все рассказал.

– А сама она где?

– Вернулась домой вместе с багажом. Можешь себе представить состояние Илайхью Базби.

– Ах, бедняга, – воскликнула Аделина.

– Кто, Базби?

– Нет, конечно. Люциус. Он вовсе не хотел жениться. Ах, надо было ему остаться у нас.

– Однако, – осуждающе заметил Филипп, – ты подталкивала его жениться на Амелии. И не можешь этого отрицать.

Аделина чистосердечно призналась, что совершила ошибку.

– Ведь я считала, что это ему на пользу, – сказала она. – Не могла же я предугадать, что из всего этого выйдет.

– Ты также не подумала, что молодняк останется без учителя.

– Сама буду их учить, – объявила она. – С твоей помощью.

Филипп тяжело вздохнул.

– Я невысокого мнения о Мадигане как об учителе, – сказал он, – но он все же лучше, чем я сам.

Как раз в это мгновение в комнату вбежал Николас с письмом в руке.

– Тебе письмо, мама, – тяжело дыша, сказал он. –