— Вы что же, думаете, я столько лет живу в Кливленде и не знаю, кто такой Марк Ханна? — возмутился он. — Чепуху вы городите. Ханне подавай деньги, больше ничего. Вашим Маккинли он вертит, как хочет. Вашего Маккинли он взял на арапа — и зарубите это себе на носу.

Молодой человек не дослушал спора и поднялся в темный коридорчик. Спор внизу вызвал у него целую вереницу мыслей. Сет был одинок и уже думал, что одиночество — у него в характере, написано на роду. Он завернул в боковой коридор и остановился перед окошком, выходившим в проулок. Позади своей булочной стоял Эбнер Гроф, городской пекарь. Его маленькие воспаленные глазки бегали взад-вперед по проулку. Пекаря звали из булочной, но он делал вид, будто не слышит. Он держал в руке бутылку из-под молока и глядел сердито и угрюмо.

В Уайнсбурге про Сета говорили: «Не прост». «Вроде отца, — замечали люди, когда он проходил по улице. — Как-нибудь его прорвет. Увидите».

Из-за таких разговоров и из-за того, что взрослые и сверстники приветствовали его с невольным уважением, как обычно приветствуют немногословных людей, Сет тоже стал смотреть на себя и на жизнь иначе. Как и большинство подростков, он был сложнее, чем принято о подростках думать, — но был вовсе не таким, каким представлялся матери и горожанам. За всегдашней его молчаливостью не скрывалось глубокой жизненной цели; определенного плана жизни он не имел. Когда его товарищи шумели и ссорились, он тихо стоял в стороне. Спокойными глазами наблюдал, как они оживленно машут руками. Его не слишком интересовало, в чем там дело, и порою он спрашивал себя, а может ли его вообще что-нибудь сильно заинтересовать. Сейчас, в сумерках, у окошка, наблюдая за пекарем, он пожалел, что его не может пронять до глубины никакое чувство — ну, хоть бы угрюмый гнев, припадками которого славился пекарь. «Если бы я мог распалиться и повздорить из-за политики, как старый болтун Том Уилард, — и то было бы лучше», — подумал он и, отвернувшись от окна, пошел к комнате своего приятеля Джорджа Уиларда.

Джордж был старше Сета Ричмонда, но в этой довольно странной дружбе именно он постоянно обхаживал младшего, а тот позволял себя обхаживать. Газета, где работал Джордж, вела одну линию. В каждом номере она стремилась упомянуть по имени как можно больше местных жителей. Словно азартная гончая, носился по городу Джордж, отмечая в блокноте, кто поехал по делу в окружной центр, кто вернулся домой из соседнего городишки. Целый день он заносил в блокнот мелкие новости. «А.-П. Ринглет получил партию соломенных шляп. Эд Баербаум и Том Маршал в пятницу ездили в Кливленд. Дядя Том Синингс строит у себя на Ложбинной дороге новый сарай».

Джорджа Уиларда прочили в писатели, поэтому он пользовался в Уайнсбурге уважением и постоянно разговаривал на эту тему с Сетом Ричмондом.

— Самая легкая жизнь на свете, — возбужденно и хвастливо объявлял он. — Повсюду ездишь, сам себе начальник. Хоть в Индии, хоть на корабле в тропиках — знай себе пиши, и все. Вот погоди, сделаюсь известным — знаешь как весело заживу?

В комнате Джорджа, выходившей одним окном в проулок, а другим — на железную дорогу и закусочную Бифа Картера против станции, Сет Ричмонд сел на стул и потупился. Джордж Уилард, который час перед тем просидел в безделье, вертя в руках карандаш, шумно приветствовал его.

— Пробую написать рассказец о любви, — объяснил он с нервным смешком. Он раскурил трубку и стал прохаживаться по комнате. — Я знаю, что я сделаю. Я влюблюсь. Я тут сидел, обдумывал его — а теперь сам так сделаю.

Как бы застеснявшись своих слов, Джордж отошел к окну, повернулся спиной к приятелю и высунулся наружу.

— Я знаю, в кого влюблюсь, — отрывисто сказал он. — В Элен Уайт. Из всех наших девушек у нее одной есть шик.

Тут молодого Уиларда осенила новая мысль — он повернулся и подошел к гостю.

— Ты вот что, — сказал он. — Ты лучше меня знаешь Элен Уайт. Ты передай ей, что я сказал. Знаешь, заговори с ней и скажи, что я в нее влюблен. Что она на это скажет? Погляди, как она отнесется, а потом придешь и скажешь мне.

Сет Ричмонд встал и пошел к двери. Слова товарища невыносимо раздражали его.

— Ладно, всего, — бросил он.

Джорджа это удивило. Забежав вперед, он пытался разглядеть в потемках лицо Сета.

— Ты что? Куда ты собрался? Останься, давай поговорим, — убеждал он.

От злости на приятеля, на всех городских, которые только и знают, что переливать из пустого в порожнее, а пуще всего — на собственную привычку помалкивать Сет вышел из себя.

— А-а, сам с ней говори, — выпалил он, быстро вышел за дверь и захлопнул ее перед носом у приятеля. «Элен я найду и поговорю с ней только не о нем», — пробормотал Сет.

Он спустился и вышел из гостиницы, ворча от злости. Потом перешел пыльную улочку, перелез через низкие железные перила и уселся на станционной лужайке. Джорджа Уиларда он считал теперь набитым дураком и жалел, что не выразился об этом покрепче. Хотя на первый взгляд его знакомство с банкирской дочерью Элен Уайт было шапочным, Сет часто о ней думал и считал, что она ему как-то по-особому близка. «Носится, дурак, со своими любовными рассказиками, — ворчал он, оглядываясь на окна Джорджа Уиларда, — как он только не устанет от своей бесконечной болтовни».

В Уайнсбурге была пора сбора ягод: на платформе у запасного пути мужчины и подростки грузили в два багажных вагона ящики с душистыми красными ягодами. С запада заходила гроза, но июньская луна еще светила в небе, и уличных фонарей не зажгли. Фигуры людей, которые стояли на платформе и подавали ящики в двери вагонов, едва виднелись в тусклом свете. На железных перилах, ограждавших станционную лужайку, тоже сидели люди. Раскуривали трубки. Перебрасывались городскими шутками. Поезд свистнул вдалеке, и люди на погрузке ящиков зашевелились поживее.

Сет поднялся с травы, молча прошел мимо сидевших на ограде и вышел на Главную улицу. Он принял решение. «Уеду отсюда, — сказал он себе. — Что толку тут жить? Поеду в большой город, поступлю на работу. Завтра скажу об этом матери».

Сет Ричмонд медленно прошелся по Главной улице, мимо табачной лавки Уокера, мимо Городского совета и свернул на Каштановую. Его угнетала мысль, что он — посторонний в городе, но угнетала не слишком, потому что своей вины он тут не видел. Перед домом доктора Уэлинга он остановился в черной тени большого дерева и поглядел, как полоумный Турок Смолет катит по мостовой тачку. Старик, малое дитя по разуму, лихо вез на тачке десяток длинных досок, с удивительной ловкостью удерживая груз в равновесии. «Полегче здесь, Турка! Аккуратней, старый черт!» — громко подбадривал себя старик и хохотал так, что доски подбрасывало.

Сет знал Турка Смолета, не совсем безобидного старика дровосека, чьи странности очень оживляли быт города. Сет знал, что появление Турка на Главной улице вызовет целую бурю выкриков и острот и что старик на самом деле дал большого крюка — лишь бы проехать по Главной улице и показать свое искусство в обращении с тачкой. «Был бы тут Джордж Уилард, он бы нашел что сказать, — подумал Сет. — Джордж — свой в городе. Он бы окликнул Турка, Турок откликнулся бы. Оба были бы довольны своими шутками. А я не могу. Я не свой. Шуметь я об этом не буду — но уеду отсюда».