— Ты не понимаешь, что говоришь, — резко возразил он, — будь уверена: ничего подобного я не допущу. Как только я найду хорошее место, я сразу приеду. А ты пока останешься здесь. Другого выхода у нас нет.

Вечером перед тем, как отправиться из Уайнсбурга в большой город за новой жизнью, Нед Кари зашел к Алисе. С час они гуляли по улице, а потом наняли в конюшне Уэсли Мойра коляску и поехали кататься за город. Взошла луна, а они чувствовали, что не в силах разговаривать. От грусти молодой человек забыл о том, как он решил вести себя с девушкой.

Там, где длинный луг спускался к берегу Винной речки, они вылезли из коляски и при тусклом светиле стали любовниками. В полночь, когда возвращались в город, оба были рады. Что бы ни случилось в будущем, казалось им, ничто не заслонит открывшейся сегодня красоты и чуда.

— Теперь мы должны быть верны друг другу — должны быть верны, что бы ни произошло, — сказал Нед Кари, покидая девушку у отцовского порога.

Молодой журналист не получил места в кливлендской газете и уехал на запад, в Чикаго. Первое время он скучал и писал Алисе чуть ли не ежедневно. Потом он окунулся в жизнь большого города; появились новые знакомые и новые интересы. В пансионе, где он поселился, жили несколько женщин. Одна из них привлекла его внимание, и он забыл Алису из Уайнсбурга. К концу года перестал ей писать, да и вспоминал о ней редко-редко — когда грустил в одиночестве или гулял по парку и лунный свет лежал на траве, как в ту ночь на лугу у Винной речки.

А в Уайнсбурге девушка, которую он тогда любил, стала взрослой женщиной. Когда ей было двадцать два года, неожиданно умер ее отец, шорник. Шорник был солдатом-ветераном, и через несколько месяцев вдове его назначили пенсию. На первую же получку она купила станок и начала ткать ковры, а Алиса поступила в магазин Уини. Несколько лет она не хотела верить, что Нед Кари к ней больше не вернется.

Алиса была довольна, что поступила на работу: за ежедневным трудом в магазине время ожидания тянулось не так медленно и скучно. Она стала откладывать деньги, решив накопить долларов двести-триста и поехать в город к возлюбленному — а вдруг в нем снова проснется чувство, когда она будет рядом.

Алиса не винила Неда Кари в том, что случилось на лугу при луне, но чувствовала, что никогда не сможет выйти замуж за другого. Сама мысль ужасала ее — отдать другому то, что и сейчас, казалось ей, принадлежит одному Неду. Молодые люди пробовали добиться ее внимания, но она ими пренебрегала. «Вернется он или нет — я его жена и его женой останусь», шептала она и при всем своем стремлении к независимости не понимала набиравшей силу новой идеи, что женщина сама себе хозяйка и вправе брать от жизни все, что ей надо.

В мануфактурном магазине Алиса работала с восьми утра до шести вечера, а три раза в неделю ходила туда еще и на вечер — с семи до девяти. Время шло, она все сильнее ощущала свое одиночество, и у нее появились странности, обычные у одиноких людей. Вечером, поднявшись к себе в комнату, она молилась на коленях и шептала в молитвах то, что хотела бы сказать возлюбленному. Она привязывалась к неодушевленным предметам и не выносила, когда трогали мебель в ее комнате, потому что мебель была ее. Деньги она копила сперва для того, чтобы поехать за Недом в Чикаго, но продолжала копить и потом, хотя сам план был оставлен. Это сделалось закоренелой привычкой, и, когда Алисе нужно было новое платье, она его не покупала. Иногда в дождливый день, в магазине, она брала свою банковскую книжку и, раскрыв ее, предавалась несбыточным мечтам о том, как накопит столько денег, что сможет содержать и себя, и будущего мужа на одни проценты.

«Нед всегда любил путешествовать, — думала она. — Я дам ему такую возможность. Когда мы поженимся, я смогу откладывать и из его денег, и из своих, и мы станем богачами. Тогда уж мы по всему свету поездим».

В мануфактурной лавке недели сливались в месяцы, месяцы в годы, а Алиса все ждала и мечтала о возвращении любимого. Хозяин ее, седой старик со вставными зубами и жидкими, сивыми усами, свисавшими на рот, был не охотник до разговоров, а в дождливые дни и зимой, когда на Главной улице бушевала непогода, покупатели в магазин не заглядывали часами. Алиса раскладывала и перекладывала товары. Стояла у витрины, глядела на пустынную улицу и думала о тех вечерах, когда она гуляла с Недом Кари, и о том, что он сказал: «Теперь мы должны быть верны друг другу». Слова эти раздавались и отдавались в голове зреющей женщины. На глаза наворачивались слезы. Бывало так, что хозяин уходил, а она, оставшись одна в магазине, клала голову на прилавок и плакала. «Я жду тебя, Нед», — повторяла она снова и снова, и чем дальше, тем громче нашептывал ей страх, что Нед никогда не вернется.

Весной, когда утихнут дожди, но жаркие летние дни еще не наступят, окрестности Уайнсбурга прекрасны. Город лежит среди широких полей, а за полями — приветливые перелески. На этих лесных островах много укромных мест, тихих уголков, куда приходят посидеть по воскресеньям пары. Сквозь деревья они смотрят на поля, видят фермеров за работой на гумнах, упряжки на дороге. В городе звонят колокола, поезд проходит, похожий издали на игрушку.

Первые годы после отъезда Неда Кари Алиса не ходила по воскресеньям в лес с молодежью, но на третий или четвертый год, когда одиночество стало невыносимым, как-то раз надела свое лучшее платье и отправилась туда. Нашла уединенное место, откуда был виден город и просторные поля, и села. Страх перед старостью и напрасной жизнью охватил Алису. Она не могла усидеть на месте и встала. И пока она стояла, глядя на окрестности, что-то — может быть, мысль о безостановочном беге жизни, обнаруживающем себя в круговороте времен года, — заставило ее задуматься о том, что годы ее уходят. С дрожью страха она поняла, что пора красоты и молодой свежести для нее минула. Впервые она почувствовала себя обманутой. Неда Кари она не винила и не знала, кто тут виноват. Ее охватила грусть. Она упала на колени и хотела молиться, но вместо молитвы у нее вырвались слова недовольства. «Не дождусь я этого. Не видать мне счастья. Зачем я себя обманываю?» — воскликнула она, и от этого, от первой смелой попытки взглянуть в лицо страху, ставшему частью ее каждодневной жизни, пришло странное облегчение.

В год, когда Алисе исполнилось двадцать пять, скучное однообразие ее дней нарушили два события. Мать ее вышла замуж за Буша Милтона, уайнсбургского каретного маляра, а сама она стала прихожанкой Уайнсбургской методистской церкви. Алиса прибилась к церкви потому, что начала пугаться своей оторванности от людей. Особенно сиротливо она почувствовала себя после материной свадьбы. «Я становлюсь старой и чудной. Если Нед приедет, на что я ему такая? У них там, в большом городе, люди — вечно молодые. Там столько всего происходит, что им некогда стареть», — сказала она себе с хмурой усмешкой и решительно приступила к сближению с людьми. Каждый четверг, вечером после закрытия магазина, она шла на молитвенное собрание в цокольном этаже церкви, а по воскресеньям посещала собрания молодых методистов из лиги Эпворта.

Когда Уил Харли, мужчина средних лет, продавец из аптеки и прихожанин той же церкви, предложил проводить ее домой, она не возражала. «Конечно, я не допущу, чтобы у него вошло в привычку бывать со мной, но, если он станет изредка меня навещать, ничего плохого в этом нет», — сказала она себе, ибо настойчиво хранила верность Неду Кари.