Для Витгенштейна искушение полагать, что существуют глубокие метафизические проблемы, сродни заболеванию. В действительности же подобные проблемы есть иллюзии, порожденные неверным пониманием нашего обыденного языка. Он полагает, что "философ лечит вопрос как болезнь" (Ук. изд., с. 174, №255).

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЗНАЧЕНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНЫМ?

Мы, конечно, можем использовать повседневный язык для указания на наши ощущения, и Витгенштейн этого не отрицает. Он настаивает на том, что эти ощущения не являются сугубо личными ни в каком философски значимом смысле и что наша психологическая терминология, хотя она и в полной мере значима, отнюдь не получает свое значение от навешивания ярлыков на наш опыт. Его выступление против существования индивидуального значения можно разделить на три компоненты: мнение о том, как можно обучиться словам, обозначающим ощущения, аргумент против возможности существования личного остенсивного определения и, наконец, утверждения относительно необходимости некой основы для правилосообразной коммуникации, а также необходимости публичных "критериев" для употребления психологических понятий.

Употребление слов, обозначающих ощущения типа "боли", происходит в языке отнюдь не в силу того, что эти слова являются ярлыками чего-то внутреннего и личного. Скорее, полагает Витгенштейн, слово "боль" используется для замены изначальных проявлений боли. Еще до овладения языком ребенок, испытывая боль, просто кричит, но взрослые учат его новым лингвистическим способам выражения боли, которые употребляются вместо крика: "Они учат ребенка новому болевому поведению" (Ук. изд., с. 171, №244). С этой точки зрения "боль" есть скорее проявление боли, нежели имя боли. Также ребенок обучается "боли" путем обучения его языку, а не в результате скрытого процесса внутреннего навешивания ярлыков.

Витгенштейн не говорит ни того, что "боль" означает "крик", ни того, что "боль" можно полностью перевести в сообщение о нелингвистическом поведении. Тем не менее он явно считает, что болевое поведение включает употребление (слова) "боль". По его мнению, первое употребление слова "боль" и есть приобретенная часть болевого поведения, т.е. вербальное выражение боли. Обратите внимание также на то, что если употребление слова "боль" оказывается частью того, что Витгенштейн называет "естественными проявлениями этих ощущений" (Ук. изд., с. 174, №256), то язык, в котором это слово фигурирует, будет не личным, а общим. И это потому, что подобные проявления оказываются доступными всеобщему наблюдению элементами поведения. Идея о том, что слово "боль" представляет собой приобретенное в результате обучения, общедоступное выражение боли, служит Витгенштейну альтернативой личному остенсивному определению. Остенсивное определение следует отличать от вербального определения. В вербальном определении значение слова объясняется только с помощью других слов. Словари, к примеру, предоставляют вербальные определения. Наоборот, в остенсивном определении слово определяется путем показа примера того, на что оно указывает. Например, чтобы вербально определить слово "квадрат", формулируют такое предложение: "Слово "квадрат" означает равностороннюю, равноугольную, прямоугольную замкнутую плоскость". Но, остенсивно определяя слово "квадрат", указывают на квадрат и произносят: "Квадрат".

В работе "Философские исследования" Витгенштейн систематически критикует взгляд, согласно которому слова получают значение от простых остенсивных определений. У слов широкое разнообразие употреблений: отдавать приказы, задавать вопросы, обижать, умалять и т.д. Слова имеют разные употребления, или функции, подобно тому, как имеют разные употребления человеческие артефакты вроде столов или отверток. Вырывать слово из его поведенческого и лингвистического контекста – его "языковой игры" – и спрашивать о его значении – значит вводить в заблуждение посредством процедуры вроде той, когда из машины удаляют винтик и спрашивают, что это такое. Замените данный винтик в машине, и его функция станет очевидной. Замените слово в жизненном контексте человека, и его употребление станет очевидным. Значение не является внутренним, загадочным, личным и психологическим. Оно – внешнее, очевидное, общедоступное и бихевиоральное. В самом деле, нам следует прекратить поиск теории "значения" и направить внимание на актуальное лингвистическое употребление. Значение и есть такое употребление.

Остенсивное определение возможно, но оно заранее предполагает существование общего языка с тем, что Витгенштейн называет его "установкой сцены": с его грамматикой, его правилами, его миром здравого смысла людей, находящихся в общении друг с другом. Остенсивные определения полезны, поскольку они показывают роль или место слова во всем таком контексте. Как философам, нам не следует забывать отмеченную "установку сцены", которая и делает остенсивное определение возможным.

Для того чтобы показать невозможность существования личного остенсивного определения, Витгенштейн приглашает нас рассмотреть мнимую возможность того, что некто решает вести дневник о повторяющемся ощущении (Ук. изд., с. 174, №258). Идея заключается в том, что человек записывает знак s каждый раз, когда имеет место данное ощущение. Витгенштейн считает, что это будет невозможно для того, кто овладел общим языком, в рамках которого s может быть отведена роль в качестве имени ощущения. Мнимое личное остенсивное определение не содержит в себе ничего. Человек не может указать на свое ощущение. Он, конечно, способен сконцентрировать внимание на данном ощущении и, так сказать, "указать на него внутренне", но будет заблуждением полагать, будто таким путем могло бы установиться референциальное отношение между s и ощущением. В s не заключается ничего такого, что было бы именем ощущения. В нем не заключается ничего такого, что бы правильно или неправильно именовало ощущение. В данном случае нет ничего, что было бы правильным или неправильным навешиванием ярлыка s на ощущение, так что ничего подобного здесь не происходит. Как об этом пишет Витгенштейн:

Но ведь в данном случае я не располагаю никаким критерием правильности. Так и тянет сказать: правильно то, что мне всегда представляется правильным. А это означает лишь, что здесь не может идти речь о "правильности" (Ук. изд., с. 175, №258).

Именование предполагает саму возможность того, что оно может быть правильным или неправильным. Но эта возможность существует только в общем языке, где есть критерии правильности или неправильности. Личное остенсивное определение фиксирует употребление слова не более, чем сверка с железнодорожным расписанием. Это напоминает покупку нескольких экземпляров утренней газеты, чтобы удостовериться, что сообщение о какой-то новости истинно.

Нельзя обучиться психологическим понятиям только на своем собственном случае. Необходимо, чтобы обучающийся был знаком с критериями от третьего лица для их употребления. Если бы каждый только переживал боль и никогда не показывал ее, то слово "боль" могло бы и не использоваться в нашем общем языке. То же самое применимо и к случаю, когда никто никогда не знал бы, что другому больно. Именно потому, что мы иногда правы, а иногда неправы в наших приписываниях боли другим, данное слово может употребляться. Поведенческие критерии предоставляют условия для употребления термина.